А.н.голицын - владелец имения в гаспре. Лев Голицын — «дикий барин» из Нового Света

О да, государь. Возможно, потому, что триста лет назад не мои, а ваши предки приняли русскую корону!

Неизменной частью экстравагантного облика Голицына была папаха. Рассказывали, что в молодости, воюя на Кавказе, Голицын уговорил добровольно сдаться одного свирепого горца. Горца по настоянию князя помиловали, в благодарность он подарил Голицыну свою папаху, сказав, что та принесет ему счастье. И князь всегда носил этот головной убор

Лев Голицын и Николай II в Новом Свете

Родители дали Льву Голицыну прекрасное домашнее воспитание, он в совершенстве владел французским и польским языками, неплохо знал немецкий. Затем учился в Сорбонне, в Московском университете на факультете государственного и римского права. Перед молодым князем открывалась перспектива блестящей дипломатической и научной карьеры. Но все изменилось в тот день, когда Лев Голицын познакомился с Надеждой Засецкой. Это была любовь с первого взгляда, и ради этого чувства князь простился с карьерой, а его избранница бросила мужа и детей. Влюбленные жили за границей, время от времени приезжая в Крым: отец Надежды, керченский градоначальник князь Захарий Херхулидзе, владел имением Новый Свет и оставил его в наследство своим детям. Половина имения отошла Надежде Захаровне, а вторая — ее брату Николаю Захаровичу. Этот уголок крымской земли так очаровал Голицына, что он выкупил у Николая Херхулидзе принадлежавшую ему часть. И если гражданский брак с Надеждой Засецкой-Херхулидзе оказался недолгим — они расстались через пять лет, то любовь к Новому Свету Голицын пронес через всю жизнь.

Голицын был уверен, что успешное развитие виноделия невозможно без хороших подвалов. В 1890-м по его проекту в горе Коба-Кая были оборудованы подвалы для хранения вин. При их создании учитывалось, что различным винам требуется при выдержке различная температура, поэтому тоннели закладывались на разных уровнях и в разных направлениях. Общая их протяженность составила более 3 километров

Ни одна страна, несмотря на все усилия, не способна приготовить игристые вина с теми же качествами, какие эти вина имеют в Шампани.

В бокале у Шандона был новосветский «Парадиз».

Кстати

Екатерина Великая поучала потомков: "Изучайте людей... отыскивайте истинное достоинство... По большей части, оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не высовывается из толпы, не стремится вперед, не жадничает и не твердит о себе".

Античный поступок
Эти слова как будто сказаны об одном из лучших генералов армии Петра I - князе Михаиле Михайловиче Голицыне. Писать о нем и легко, и трудно. Легко - потому что его жизнь - непрерывная серия воинских подвигов и побед, а трудно - потому что, кроме этих побед и подвигов, в жизни Голицына ничего особенного не происходило. Когда он не воевал, то как будто исчезал, растворялся в той толпе высокопоставленных подданных, о которой писала Екатерина в приведенном выше отрывке.

Потомок древнего рода Гедиминовичей, сын боярина, Михаил Голицын начал службу вместе с юным Петром в чине барабанщика Семеновского полка (он был почти ровесник царя - родился в 1675 году) и с той поры безмерно полюбил военное дело, посвятил ему всю свою жизнь и знал военное ремесло досконально. Современники и ближайшие потомки в один голос похваляли Голицына: "Муж великой доблести и отваги беззаветной - мужество свое он доказал многими подвигами против шведов". Особенно запомнился всем поступок Голицына 12 октября 1702 года, когда во главе штурмового отряда он высадился под стенами шведской островной крепости Нотебурга в устье Невы, всем известной теперь как Шлиссельбург (Ключ-город). Это был переломный момент штурма, компании 1702 года, а может быть, и всей войны со шведами: ведь после сокрушительного поражения в 1700 году под стенами Нарвы Петр собрал новую армию, а если бы и она потерпела поражение под Нотебургом - считай, все было бы проиграно, ключ от Балтийского побережья был бы навсегда утоплен в темных и глубоких водах Невы.

Когда первые атаки у подошвы стены захлебнулись кровью, царь Петр, внимательно наблюдавший за штурмом, приказал Голицыну отступить. Однако от Голицына, согласно легенде, пришел дерзкий ответ: "Я не принадлежу тебе, государь, теперь я принадлежу одному Богу".

Потом на глазах царя и всей армии военачальник приказал оттолкнуть от берега пустые лодки, на которых приплыл его отряд и бросился на штурм, который и принес победу русскому войску. Подвиг красивый, поистине античный, в духе спартанцев или римлян! Впрочем, нам известно, что часть его отряда все же поймала лодки и бежала на них, за что дезертиров на другой день повесили.

Победить врага и простить врага
Да и потом в других сражениях - под Ниеншанцем в 1703 году, под Нарвой в 1704 году, Митавой в 1705 году, при селе Добром в 1708 году - он одерживал победы. Царь, наблюдавший за сражением при Добром, прямо на поле боя наградил Голицына высшим российским орденом Андрея Первозванного - наградой редчайшей в армии. В сражении при Лесном осенью того же года Голицын действовал так успешно и с таким спокойным мужеством, что после сражения Петр обнял и расцеловал Голицына, сделав его генерал-поручиком и подарив ему свой, усыпанный бриллиантами, портрет.

Как положено в подобных случаях, царь сказал Голицыну: "Проси, ирой, что пожелаешь!"

Обычно, пользуясь моментом, доблестный подданный смиренно опускал голову и, ковыряя носком сапога в пыли, говорил: "Издержался, государь, в походах да в службах твоих, оскудел, пожалуй, дай мне по бедности твоего верного подданного и по милости твоей государевой соседнюю с моей вотчиной дворцовую волость". Тут царь обычно кричал через плечо своему секретарю: "Алешка! Пиши указ!", и подписывал его на барабане, как позже Ельцин на броне бронетранспортера.

Но, согласно легенде, Голицын попросил совсем другое: вернуть генеральский чин князю А.И. Репнину, разжалованному в солдаты за поражение при Головчине в 1707 году. Репнин же был давним соперником и заклятым врагом князя Голицына, и просьба последнего немало удивила Петра, знавшего жестокие нравы правящей элиты. Как бы то ни было, но Репнин действительно был вдруг прощен государем...

Командуя гвардией, Михаил Михайлович отличился в 1709 году в сражении под Полтавой и особенно при Переволочне, где вместе с Меншиковым взял в плен остатки бежавшей с Полтавского поля деморализованной армии Карла XII, причем русские преследователи были в меньшинстве. В 1714 году Голицын стал героем завоевания Финляндии, добился нескольких важных побед над шведами, в том числе на море - в Гангутском сражении, - а позже, в 1720 году, он, сухопутный генерал, командуя русской эскадрой, одержал победу над шведским флотом при Гренгаме. В 1725 году, уже после смерти Петра Великого, Голицын стал генерал-фельдмаршалом.

Без скелета в шкафу
Опыт историка подсказывает: как бы твой герой ни подметал за собой, как бы ни заботился о впечатлении, которое он оставит у потомков, скелет из его шкафа рано или поздно вывалится. Кажется, несмотря на все мои поиски, в биографии Голицына такого скелета я не нашел. По всем источникам о Голицыне, он принадлежал к редчайшему типу генералов русской армии, которых все любили: и солдаты, и офицеры, и начальство.

Невысокий, коренастый, с темным от загара лицом, ясными голубыми глазами и породистым носом, он всегда был у всех на виду. Известно, что Голицын никогда не отсиживался за спинами своих солдат и имел обыкновение, как пишет современник, "идя навстречу неприятелю, держать во рту трубку, не обращая внимания на летящие пули и направленное на него холодное оружие". Его любили не только за отвагу, но и за "природный добрый ум, приветливое обращение с подчиненными", вежливость, приятные, скромные манеры, что, как известно, среди генералов - достоинство, почти никогда не встречающееся.

Да и сам Петр I высоко ценил Михаила Михайловича - какой же государь не любит полководца, из ставки которого никогда не улетает богиня Победы! Он называл Голицына так: "Прямой сын Отечества", или, по-нашему, - "истинный патриот". И делал для него (да еще для фельдмаршала Шереметева) редкостное - можно сказать, невиданное - исключение: на пирушках царь не спаивал Голицына, как всех других своих гостей, не заставлял его выпивать Кубок Большого орла с двумя литрами водки, после чего даже мужественный воин превращался в мычащую облеванную скотину.

М. М. Голицын на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

Брат за брата
Мы почти ничего не знаем о его семейных делах: конечно, у князя была жена, да не одна - вначале Евдокия Бутурлина, а после ее смерти вторая - княжна Куракина. Да и детей он произвел на свет немыслимое количество: от двух жен - семнадцать сыновей и дочерей! Но разве это главное в жизни истинного воина? Как пелось в старинной солдатской песне, "наши жены - пушки заряжены, вот кто наши жены!"

Как и многие выдающиеся полководцы, князь Михаил Голицын был наивен и неопытен в политических и придворных делах и во всем слушался старшего брата - хитроумного князя Дмитрия Михайловича, сенатора, дипломата, старого аристократа и противника петровских реформ, воспрянувшего духом после смерти Петра Великого, унизившего "старинные роды".

Современники говорили, что боевой генерал-фельдмаршал Михаил Голицын, весь израненный и больной, не смел даже сидеть в присутствии старшего брата - так он почитал Дмитрия Михайловича... В конечном счете, близость к Дмитрию и сгубила Михаила.

Старший брат был прожженным интриганом и изо всех сил тянул в политику авторитетного среди военных Михаила. Дмитрий сделал брата президентом Военной коллегии, членом Верховного тайного совета, сенатором и не сомневался, что Михаил будет с ним заодно. Так это и было: своего, самостоятельного, мнения князь Михаил за два года сидения в Совете так и не высказал. В январе 1730 года, после смерти императора Петра II, князь Дмитрий вместе с прочими верховниками пытался ограничить власть только что избранной ими в императрицы курляндской герцогини Анны Иоанновны. Эта затея почти увенчалась успехом, но гвардия, распропагандированная сторонниками самодержавия, взбунтовалась, и Анна порвала ограничивший ее власть документ - Кондиции. Россия прожила без самодержавия всего лишь 37 дней!
Михаил Михайлович ничем не мог помочь брату - выйти навстречу пьяным однополчанам он не решился. Он их знал и привык командовать ими в бою, а не спорить с ними на дворцовом паркете.

Верховный тайный совет после восстановления самодержавия императрицы Анны Иоанновны был распущен, фельдмаршал уволен в отставку, а в сущности, изгнан из так любимой им армии. После этого Голицын прожил на свете недолго - в конце 1730 года умер. Думаю, от тоски - старый орел в клетке долго не живет.

Евгений АНИСИМОВ
Аналитический еженедельник "Дело"

ПРИЯТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Старый князь Голицын любил рассказывать о лете, прове­денном на вилле под Ниццей, на юге Франции. Он подробно описывал великолепный сад с цитрусовыми деревьями и пыш­ными кустами роз, старинный палаццо, в котором музициро­вали вечерами его друзья. Здесь собирались певцы и оркест­ранты, в их кругу можно было столкнуться с выдающимся дирижером, виолончелистом, скрипачом.

А какие были ночи! Шорохи тенистых аллей, шепот глян­цевитых листьев магнолии, аромат кипариса…

Князь с герцогом были приглашены на симфонический кон­церт. В первом отделении слушали “Итальянское каприччио” Чайковского, а во втором – “Балладу” Шопена.

После Ниццы – путешествие по Франции, потом – Швей­цария, Цюрих. На водах старался поправить здоровье, лечил­ся. В Польше гостил у Цявловских. Там тоже музицировали. Но молодежь предпочитала оперной музыке цирк. Это не им­понировало старому князю-эстету, даже шокировало его.

Возвращение в Россию было ознаменовано турне по Крым­скому побережью Черного моря, к целебным источникам. Це­лое лето –

смена впечатлений.

Но тут надвигалось нечто экстраординарное, о чем не хочет­ся даже вспоминать. Уж было не до музицирования, пришлось задуматься об эмиграции.

Все это не раз вспоминал князь Голицын, объясняя, как за­тем оказался за рубежом, вдали от России, и почему больше не отдыхает на вилле под Ниццей.

Глоссарий:

– воспоминания сочинение

– сочинение на тему мои детские воспоминания

– Старый князь голицын любил рассказывать о лете

– детские воспоминания сочинение

– сочинение на тему детские воспоминания

(Пока оценок нет)

Другие работы по этой теме:

1. В ранних стихах Заболоцкого отразились такие воспомина­ния детства, как впечатления от родной природы и органически связанной с ним крестьянской работы, скудная, бедная и больная жизнь...
2. Почему важно сохранять воспоминания детства – вот проблема, над которой размышляет А. Лиханов. Автор с радостью вспоминает события из детства, как он со своими друзьями...
3. Вот и закончилось лето… Чудесная пора жарких дней и теплых ночей. Время каникул, когда можно заниматься всем, чем душа пожелает. Прошлое лето для меня было...
4. Воспоминание о летней поездке (моя родина) Этим летом я вместе с родителями ездил в те места, где мы когда-то жили, где я ро­дился и провёл...

Есть проверочное слово? о – е - ё после шипящих Определить часть слова определить часть речи глагол отглагольное прилагательное отглагольное существительное причастие данет ёо жёлтый – желтеть шоколад существительное прилагательное наречие ё е о под ударением без ударения Дифференцирующее написание (что сделал?) ожёг руку (что?) ожог руки

Часть слова буквы ёое корень суффикс окончание Ш…рстка, свинц…вый, свеж…го, пораж…н, крюч…к, отраж…нный, горяч…, трещ…тка, ситц…вый, ш…рты, стереж…т, башмач…к, ж…рдочка, матч…м, чащ…ба, дириж…р, пунц…вый, молодож…н, певуч…, общ…, ш…рник, врач…м, каланч…й, ш…рох

Трещотка – чащоба – шорник – каланча - Значение слов: устройство, издающее треск. Игрушка. Народный ударный музыкальный инструмент – нанизанный на шнур (шнуры) деревянные пластинки, издающие сухие звонкие звуки лесная чаща, густая заросль чего-либо специалист по конской упряжи наблюдательная вышка над зданием пожарной части

О-е Гласные о-е после ц. Глянцевая бумага, цокольный этаж, отправить письмецо, миниатюрное зеркальце. Почистить детское платьице, обняться с отцом, виртуозный танцор, танцевать в паре, гарцевать в седле, продолжать цокотать, держаться молодцом, перцовый пластырь, состязание борцов, глянцевая бумага. Правило После ц под ударением пишется о, без ударения – е

И-ы ц Гласные и-ы после ц. Выбор гласных и/ы после ц зависит от их места в слове и от формы слова. Буква и после ц пишется в корнях слов и в слова на ция. Примеры…Исключения… Буква ы после ц пишется в суффиксах и окончаниях прилагательных, в окончаниях существительных множественного числа и единственного числа Родительного падежа. Примеры…

Работа в парах: 1 вариант выписывает слова с и после ц, 2 вариант – с ы после ц. Ц…кламен, овац…я, рукавиц…, аппликац…я, летописц…, ц…низм, ц…новка, пяльц…, правдолюбц…, делегац…я, ц…тата, розоволиц…й, лжец…, сигнализац…я, ц…корий, ц…трус, ц…почки, птиц…н, ц…клон, иконопосц…, Синиц…н.

Работа в парах: 1 вариант выписывает слова с и после ц, 2 вариант – с ы после ц. цикламен овация аппликация цинизм циновка делегация цитата сигнализация цикорий цитрус рукавицы летописцы пяльцы правдолюбцы розоволицый лжецы цыпочки птицын иконописцы Синицын

Значение слов овация – пяльцы – цикорий – цинизм - восторженные знаки одобрения и приветствия, бурные рукоплескания рама для натягивания ткани для вышивания травяное растение семейства сложноцветных пренебрежение к нормам общественной морали, нравственности, наглость, бесстыдство

Э, е, ёйо. Употребление букв э, е, ё и сочетания йо. -Самостоятельно прочитайте материал учебника на странице Объясните употребление гласных е, ё, э в упражнении 119 (устно).

Обобщение изученного. Старый князь Голиц…н любил рассказывать о лете, проведенном на юге Франц..и. Он подробно описывал великолепный сад с ц…трусовыми деревьями и ч…дными кустами роз, старинный палац…, в котором музиц…ровали вечерами его друзья. Здесь собирались певц… и оркестранты, в их кругу можно было столкнуться с дириж…ром и скрипач…м. А какие были ночи! Ш…рохи тенистых аллей, ш…пот глянц…витых листьев магнолии, аромат ж…молости… Целое лето сч…стливых впеч…тлений.

Обобщение изученного. Голицын и и уцо и ы ёо оё е иаа Старый князь Голицын любил рассказывать о лете, проведенном на юге Франции. Он подробно описывал великолепный сад с цитрусовыми деревьями и чудными кустами роз, старинный палаццо, в котором музицировали вечерами его друзья. Здесь собирались певцы и оркестранты, в их кругу можно было столкнуться с дирижёром и скрипачом. А какие были ночи! Шорохи тенистых аллей, шёпот глянцевитых листьев магнолии, аромат жимолости… Целое лето счастливых впечатлений.

Обобщение изученного. После шипящих пишутся буквы а, у, и, е В корне слова под ударением пишется ё, если возможно чередование с е. В суффиксах и окончаниях глаголов, отглагольных прилагательных и причастий пишется ё, существительных, прилагательных, наречий под ударением – о, без ударения - е. После ц под ударением пишется о, без ударения – е В корнях слова пишется и, в суффиксах и окончаниях - ы, кроме слов на -ция.

Домашнее задание: 1.Выполнить работу над ошибками в листке самоконтроля, повторить правила. 2. Упражнение Творческое задание по выбору: подобрать слова – палиндромы с о/ё после шипящих.

Тут главное - душевное хамство, - говорила Инга, - понимаете? Это у всех у настоящих описано. Пустота души. Им все равно, кого убивать, кого арестовывать, кого уничтожать. Они не думают, не рассуждают, они только выполняют приказы. Они - пустые. Ну, как это объяснить?

На мгновение лицо ее стало беспомощным, несчастным.

Не понимаете?

Очень понимаю, - сказал товарищ Вицбул, - тут дело не в мундире и не в прическе. Тут дело в этом…

Он хотел сказать «в душе», но постеснялся и лишь постучал указательным пальцем по тому месту, где предполагал у себя сердце.

Это надо понимать, и тогда все будет в порядке, - с облегчением вновь заговорила Инга. - Именно с этим мы сейчас и воюем. Один замечательный писатель описал таких полуживотных - топтышек, это и есть фашизм. Они уже давно не люди, давным-давно. И не только писатели, а те, кто побывал в их лапах, те рассказывают, как, например…

Но она не сказала, кто «например», она назвала Лазарева «один человек». И, бросив курить, сбивчиво, очень волнуясь, стала рассказывать то, что слышала от Лазарева про лагеря, в которых он был. Локотков видел, что Инга дрожит, что ее мучает то, что она рассказывает, но он понимал, что «гестаповцам» нужен ее рассказ, и не прерывал, хоть время было и позднее. А когда они наконец выходили, в темных сенях Инга вдруг шепотом спросила:

Мы за Лазаревым едем?

Ох, девушка, и настырная ты, на мою голову, - сказал Иван Егорович. - Едем для хорошего, а чего случится, я еще и сам не знаю…

Только к утру отряд прибыл на хутор Безымянный, к надежному человеку, который здесь под немцами прикидывался кулаком. Для вида был у него заведен немецкий сепаратор, но в подвале, за бочками с капустой, в норе держал дед новенькие, искусно вычищенные и смазанные ППШ. «До доброго часу, когда сигнал выйдет!» - любил он говорить.

Здесь поджидал Локоткова старик Недоедов - злой, как бес, усохший до костей, прокурившийся весь до желтого цвета.

Аусвайсы тебе принес, на! - сказал старик, когда они заперлись вдвоем. - Бланков тут накрал, сколько мог…

И пошел разоряться насчет «поругания святынь исторических и старого зодчества» в Пскове. Иван Егорович жадно считал бланки со свастиками, а Недоедов все громил фрицев и гансов. В последнее время руки у него стали сильно дрожать, он явно сдавал. И на вопрос о здоровье, сознался:

Жить тошно, Иван Егорович.

Нина как?

На посту, - с усмешкой ответил Недоедов. - В Халаханье корни пустила. Не по своему хотенью, по щучьему веленью.

А щука - это я?

Недоедов печально усмехнулся.

Николай Николаевич как?

Кто знает. Забрали еще под седьмое ноября. Может, и живой, а может, и убили. Ладно, устал я, посплю малость.

Матроса-то видел?

Нынче видел. Пока живой.

Чего говорил?

Говорил немного. Ходит по своей каптерке, стучит деревянной ногой - скурлы-скурлы. Дал понять, что человека некоего он рекомендовал, а за дальнейшее не ручается.

Забравшись на печь, Недоедов уснул. Опять, под стук немецких ходиков, потекло время, невыносимо медленное время.

Когда же? - спросила Локоткова Инга в кухне.

Что «когда же»? - рассердился Иван Егорович.

Она промолчала.

Тридцать первого, с рассвета, Иван Егорович, запершись с будущими «гестаповцами» в чистой половине дома, занялся их одеванием. Работа эта была нелегкая, Иван Егорович даже пыхтел, укорачивая брючины на товарище Вицбуле, которому загодя он присобачил два Железных креста и начищенную медаль «За зимовку в России». Латыш остался собой недоволен, даже закурив сигару.

Какой-то опереточный фашист! - сказал он.

А я лучше не могу, - обиделся Локотков. - Я и так голову с этим делом потерял. Сострой рожу зверскую, и вопрос исчерпан. Или пустоту сострой, как вас наша девушка учила по книгам.

Товарищ Вицбул заскрипел перед зеркалом зубами, но лицо у него осталось усталым и добрым. И пустота тоже не получилась, неизвестно было, чем ее обозначить.

Глазами работай, - велел Иван Егорович, - показывай глазами, что ты начальник. Зверствуй!

Я солдат, а не артист, - обиделся товарищ Вицбул, - я могу убивать этих пьяных шимпанзе, но не могу их представлять…

И зазря выкурил одну из двух трофейных сигар, так тщательно сберегаемых Иваном Егоровичем для самого спектакля, а вовсе не для репетиций.

Виллем и Иоханн оказались ребятами посговорчивее, особенно Виллем, который, как выяснилось, даже был в мирное время участником самодеятельности и очень правдиво играл некоего мистера Джофферси в пьесе из жизни империалистов.

Я буду такой же, но только немец, - сказал Виллем, - я буду молодой миллионер, фат. Да. Но мне нужен портсигар. Без портсигар я не найду правду образа. Вы не думайте, нас учили по систем Станиславский, Константин Сергеевич. Мне обязательно, непременно нужно портсигар и чтобы щелкал. Иначе я буду вне образ.

Не было у бабы хлопот, так купила порося, - вздохнул Иван Егорович. - Где я тебе, друг добрый, портсигар возьму?

Виллем пожал плечами.

Иоханну Виллем придумал стек. Локотков запер своих «гестаповцев» на ключ в чистой половине избы от любопытствующих партизан и вырезал в лесу палку. Остальное доделал мастер на все руки товарищ Вицбул. Потом завязалась мелкая склока из-за орденов, Иоханн и Виллем считали, что по одному Железному кресту и по одной медали «За зимовку в России» им мало. Хоть они и были лейтенантами, но, по их представлению, уже узнали, что такое «млеко, курка и шпик». И вообще, гестаповцы куда чаще получали гитлеровские награды, чем простые армейцы.

Да что мне, ребята, жалко, что ли, - вконец рассердился Локотков. - Нету больше. Еще два было, осколком погнутые, курям на смех такие нацеплять. Пенсне есть, это пожалуйста, кто желает, может сунуть в глаз.

То, что Локотков назвал пенсне, было на самом деле моноклем. Виллем очень обрадовался: монокль, по его словам, вполне заменял ему портсигар, с моноклем он возвращался «в образ».

А носовые платки? - вдруг вспомнил Иоханн. - Все гестаповцы, да, да, имеют платки. Я должен иметь платок, чтобы приложить его к нос. Или сморкаться.

Иван Егорович заскреб голову. К счастью, платки нашлись у старухи в сундуке.

Заимообразно! - сказал Иван Егорович.

Старик усмехнулся.

Эх, начальник, - сказал он, - для чего чепуху мелешь? Двух парней моих немцы убили, что мне со старухой теперь надо? Платочки - слезы утирать?

Старуха вдруг взвыла, пошатнулась, Иван Егорович придержал ее, чтобы не упала. Потом долго она в голос плакала под окнами, а старик помаленьку пригублял самогонку из зеленого стаканчика, потчевал Недоедова, Локоткова, разговаривал сам с собой:

Слышно, кто под немцем пребывает, тому доверия потом не будет. Или это ихняя агитация, они на выдумки горазды. Но только зачем недоверие?

Старый Недоедов вдруг захмелел, запел тоненько:

Москва моя, страна моя,

Ты самая любимая…

Вновь спустилась ночь, последняя ночь перед операцией, которую Локотков нынче в уме окрестил вдруг операция «С Новым годом!». В сущности, все было сделано, решительно все. Больше ничего нельзя было предусмотреть. «Гестаповцы» уже досыта нахлебались куриной лапши и согласно медицинской науке дремали на перинах в жарко натопленной, чистой избе. Группа прикрытия, группа, остающаяся в засаде, группа разведчиков - все решительно, кроме выставленных часовых, отдыхали по приказанию Локоткова, ожидая его команды. Только связная Е., принесшая записку Лазарева насчет пароля, плакала возле печки: обморозила ноги.

Локотков курил на крыльце.

«Что ж, - рассуждал он, - Если Сашка продаст и мы услышим стрельбу, попробуем отбить наших „гестаповцев“. Мне, во всяком случае, живым с этого дела уходить нельзя. Никак нельзя. Впрочем, так думать тоже нельзя. Невозможно так думать!»

В одиннадцать десять с хутора Безымянного вышла группа разведчиков. До Вафеншуле было не более тридцати минут ходу. В одиннадцать сорок пять трое «гестаповцев» в лихо посаженных фуражках с высокими тульями и длинными козырьками сели в парные сани. Застоявшиеся сытые кони с места взяли наметом. Кучер - чекист Игорь - в тулупчике дурным голосом крикнул: «Эх, милые-разлюбезные!» - и полоснул обоих коней кнутом по крутым крупам. Иван Егорович со своей группой прикрытия видел, как фасонные, с гнутыми оглобельками коренного, сани помчались к мерцающим огням школы. Локотков засек время на своих трофейных, с фосфором часах: одиннадцать пятьдесят три.

Операция «С Новым годом!» началась.

Теперь Ивану Егоровичу оставалось только ждать.

Инга стояла рядом с ним. Автомат Лазарева висел у нее на шее. И она ждала. Только ждала. Ждала, застыв совершенно неподвижно, будто неживая. Так ждала, что Иван Егорович даже ее окликнул:

Ты как там, друг-товарищ?

Нормально, - ответила она.

И вновь они замолчали.

Глава одиннадцатая

Гурьянов-Лашков хотел было встречать Новый год с преподавателями школы, как было условлено с утра, но часам к десяти уже изрядно напился и совершенно забыл о том, какое нынче число и какой день. В половине одиннадцатого к нему пришел парикмахер, и Лашков с ним тоже выпил, но бриться не пожелал, потому что «все ни к чему». А минут за двадцать до Нового года исполняющий обязанности начальника разведывательно-диверсионной школы в Печках обершарфюрер СС Гурьянов повалился на койку и заснул мертвецким сном пропойцы.

Дверь Саше Лазареву-Лизареву отворил вестовой Гурьянова и приставленный к нему шпион из «Цеппелина», уголовник, по кличке Малохольный. Еще звали Малохольного за его длинную шею и тонкий голос Цыпа. Услышав деревянный, остуженный на морозе голос Лизарева: «Открывай, из гестапо», Малохольный подумал, что это сработали его доносы на пьянство Гурьянова, и угодливо настежь распахнул дверь в тамбур коттеджа. Три гестаповца, обдав Цыпу запахом сигары, топая подкованными сапогами и ведомые Лизаревым, прошагали в спальню обершарфюрера. Метнувшийся за ними Малохольный быстро схлопотал по уху и замер по стойке «смирно».

Стоять здесь, падло! - крикнул ему командир взвода охраны, не оборачиваясь.

Гурьянов храпел с повизгиваниями. Цыпе было видно в дверь, как старший гестаповский офицер сорвал со стены автомат, разрядил его и бросил на диван, в то время как Лизарев выдернул из-под подушки храпящего Гурьянова пистолет и сунул себе в карман.

«Тоже гестаповец!» - удивился про себя Цыпа и приметил, что Лизарев нынче без своих бакенбардов и без усов.

Другой гестаповец сильно затряс Гурьянова. При этом стеклышко из глаза гестаповца выскочило и, играя отраженным светом, закачалось на шнурочке. Гестаповец вновь вправил его и опять дернул Гурьянова за руку.

Вон, сволочь, пшел! - забормотал обершарфюрер.

В кабинете коттеджа зазвонил телефон, старший гестаповец медленно подошел к аппарату, снял трубку, послушал и сказал что-то по-немецки, чего Малохольный не понял. Зажглась синяя лампочка: школа под током, смертельно! Гурьянов-Лашков опять заругался. Тогда тот, что был со стеком, взял с тумбочки графин и вылил всю воду на голову обершарфюрера.

Гурьянов сел.

Пьяные его глаза тупо смотрели на немецких офицеров, которые уже успели снять шинели и держались в коттедже хозяевами.

Гурьянов спустил ноги в трикотажных кальсонах с кровати. Самый молодой из гестаповцев швырнул ему штаны, предварительно обыскав карманы. Старший, майор, сел в кресло и зачмокал сигарой. На лице у него была написана скука, и было видно, что он никуда не торопится. «Пустые» глаза на этот раз удались.

Серые щеки Гурьянова дрожали. Только натянув брюки, он начал соображать, что происходит. Цыпе было слышно, как он провякал какие-то немецкие слова, после которых старший гестаповец вынул из кармана бумагу и показал ее начальнику школы из своих рук. Гурьянов прочитал, тогда Малохольный увидел, до чего Сашка Лизарев главный среди гестаповцев: он по-русски спросил обершарфюрера:

Понял теперь, свинячья морда, изменник проклятый?

Конечно, всю кашу заварил этот недавно прибывший сюда Лизарев. Он выследил Гурьянова, который, оказывается, работал на Советы и на коммунистов. Так что очень даже правильно поступил Цыпа, отправляя свои доносы в Ригу, в гестапо. Но в то время, когда подвыпивший Цыпа так себя хвалил, Лизарев вдруг заметил его глаза, поблескивающие из темной передней, и велел ему войти в комнату.

Цыпа, изображая всем своим поведением величайшее послушание и преданность, вошел почему-то на цыпочках. Губы он сложил бантиком и шею вытянул, словно тугоухий, в ожидании следующих распоряжений.

Залазь в шкаф, - велел Лизарев.

Это как? - не понял Малохольный.

Сюда, в стенной шкаф! Живо!

И Лизарев распахнул перед Цыпой дверь большого стенного шкафа, в котором висел парадный мундир обершарфюрера. И еще что-то штатское здесь висело, Малохольный вспомнил, пожива с еврейчиков, когда их угоняли из Эстонии - сжигать.

И чтобы тихо было! - рявкнул Лизарев, запирая шкаф на ключ.

Цыпа не сопротивлялся. Слишком страшен был сейчас бывший командир взвода охраны школы. Такие, случается, стреляют не предупредив, а Малохольный не желал зазря расставаться с жизнью.

Заперев шкаф и положив ключ себе в карман, Лизарев негромко по-русски сказал старшему офицеру, который занимался своей сигарой:

Предполагаю возможным начать погрузку документов?

Я! - по-немецки ответил майор.

Его сигара лопнула в середине, и он старательно заклеивал ее большим красным языком.

Ключ От коттеджа Хорвата у тебя, рыло? - спросил Лизарев Гурьянова.

Здесь, - похлопывая себя по карманам френча, тухлым голосом ответил Гурьянов. - При мне.

Ключ от сейфа?

Здесь же!

Шинели мы оставим тут, - сказал Лизарев «гестаповцам». Гурьянов не видел, что он им подмигнул. - Пошли?

Было всего двенадцать минут первого, когда они впятером вышли из гурьяновского дома. В здании школы с грохотом плясали курсанты, оттуда доносились ноющие звуки радиолы. С неба светили, мигали морозные звезды, снег под сапогами «гестаповцев» сердито скрипел. Гурьянов шагал словно бы в оцепенении, морозный ветер шевелил редкие его волосы.

Шнелль, шнелль, - подстегнул его самый главный и, видимо, самый раздраженный, майор, - шнелль!

И вдруг навстречу им из-за угла приземистого вещевого склада вынырнули все преподаватели Вафеншуле, все вместе, и очень навеселе: и пузатый коротышка Гессе, и огромный Штримутка, и князь Голицын, приплясывающий на ходу, и приехавший в гости инспектор Розенкампф в своей дорогой шубе. Они шагали в ряд, забавляясь тем, что Штримутка показывал им настоящую старую прусскую выучку, и очухались только тогда, когда Саша Лизарев высоким, не своим голосом крикнул им в их пьяные, разгоряченные лица:

А ну с дороги! Не видите, господа из СС?

Конечно, они увидели, и их прусский строй словно перерезало ножом, а старый князь Голицын даже очутился в сугробе. Они отдали честь - господа преподаватели Вафеншуле, а «гестаповцы» небрежно им козырнули - два пальца к длинным козырькам и какое-то урчание, его издал на всякий случай товарищ Вицбул. А обер-лейтенант посмотрел в лицо Штримутке «пустым» взглядом, как учила их товарищ Шанина, изучившая Лиона Фейхтвангера. Штримутка козырнул еще раз, уже вслед высоким гостям. А князь Голицын сказал по-русски:

Пожалуй, дело дрянь, господа!

Когда вошли в коттедж, то прежде всего Гурьянову предложили открыть сейф. Он сделал три условных поворота, набрал пальцем шифр и еще раз повернул ключ. Лицо его совсем посерело. Майор вновь развалился в кабинете Хорвата, как сидел прежде у Гурьянова. Лизарев притащил из кладовки кожаные чемоданы. Офицер со стеком в три приема очистил сейф и вывалил все его содержимое в один чемодан. Другой офицер, у которого все вываливался монокль, носил папки с полок, те самые досье, которые так интересовали доктора Грейфе. Лизарев с трудом застегнул один чемодан, другой тоже быстро наполнялся. Дело шло быстро.

Овощи идут - тары нету, - со смешком сказал Лизарев и нажал коленом на крышку другого чемодана. Молодой лейтенантик подтянул ремни. Другой все еще носил папки.

Много там еще? - спросил Лизарев.

Найн, - сказал лейтенант. И поправился: - Колоссаль!

Майор наконец сладил со своей сигарой и принялся ее раскуривать. Лизарев понес чемодан к саням, хлопнула одна дверь, потом другая. Гурьянов сидел не двигаясь на краю дивана, голова его кружилась, он сжимал виски ладонями. Конечно, ему следовало уничтожить те самые главные бумаги, которые были в его кармане, - список агентуры, засланной на длительное оседание. Несомненно Грейфе подглядел, когда слушал речь Геббельса. Этот обыск и арест - дело рук Грейфе, но как уничтожишь, когда проклятый майор не отводит от тебя своих сонных глаз?

Беда с этой тарой, - деловито сказал Лизарев, возвращаясь с корзиной в руке. - Придется сюда складывать…

Гурьянов услужливо сказал, что в его коттедже есть еще чемоданы, но Лизарев оставил эти слова без внимания. Он вообще словно не замечал обершарфюрера, перед которым еще три часа тому назад тянулся и весело скалил зубы.

Тогда Гурьянов покашлял в кулак и вежливо по-немецки объяснил майору, что-де за кухней, в чуланчике, хранится архив - документация позапрошлого года. И тут произошло нечто странное: майор не понял обершарфюрера. Впрочем, все тут же разъяснилось.

Ты говори по-русски, - велел Лизарев, - господин штурмбанфюрер твоего вонючего кваканья не понимает. Он сам… - Лизарев словно бы подумал и наконец вспомнил: - Он сам голландский…

За спиной Гурьянова послышалось странное шипение, он оглянулся и увидел, что лейтенант с моноклем то ли кашляет, то ли плачет.

Все трое - Лизарев и два офицера помоложе - ушли в кладовку, Гурьянов остался наедине с майором. Штурмбанфюрер зевнул с воем. Гурьянов тихо спросил:

За что меня, господин майор? Я…

Замолшать! - рявкнул штурмбанфюрер.

И так как делать ему больше было решительно нечего, то он вынул из кармана пачку действительно голландских сигарет «Фифти-Фифти». Гурьянов, чуть-чуть осмелев, попросил закурить и показал на пальцах - одну, но гестаповец не дал. Он долго что-то вспоминал, потом показал на Лашкова и сказал громко:

Гурьянов втянул лысеющую голову в плечи, лысеющую, хоть и длинноволосую. Товарищу Вицбулу было видно теперь, какие ухищрения производил этот тип со своей башкой, чтобы не выглядеть плешивым.

Майор взглянул на часы и вздохнул.

Лейтенанты с Лизаревым пронесли архив в ящиках от консервов. Потом они вскрыли письменный стол Хорвата и обыскали весь дом - с чердака до погреба. Часы на руке Гурьянова показывали без пяти два, когда Лизарев закрыл на ключ хорватовский коттедж.

Все? - спросил с козел Игорь.

Померзни еще, парень, - сказал ему комвзвода. - Тут дело такое, аккуратно надо. За нами езжай к тому дому…

Гурьянова вели «гестаповцы». Но у крыльца гурьяновского коттеджа лопотал свой пьяный вздор князь Голицын. Наверное, его послал Розенкампф - разнюхать, в чем дело.

Пойдем в хату, - быстро распорядился Саша, - пойдем, господин князь, погреетесь маленько.

И, увидев страх в стариковских глазах, слегка только повысил голос:

Ну? Не понимаете? Быстренько, на полусогнутых, эти гости шутить не любят.

Пока обыскивали коттедж Гурьянова, старый князь несколько раз перекрестился. Дело действительно пахло керосином. Обыск был длинный, но пуще всего пьяного старика пугали звуки из шкафа: там чесался и чихал запертый на замок Цыпа-Малохольный.

Ночь, исполненная мистики, - сказал старый князь.

Вас ист дас? - осведомился майор.

Мистика, - с усердием повторил Голицын. И, приподнявшись, представился: - Князь Александр Сергеевич Голицын.

Они голландец, - разъяснил Лашков князю. - Но понимают по-русски.

Майор с двумя Железными крестами на груди сердито зевнул, потом спросил громко, вытаращив на Голицына глаза:

Вы… князь?

Так точно, - ответил Голицын.

Зачем? - осведомился гестаповец.

То есть как зачем? - несколько смешался розовощекий и упитанный старичок, сидевший перед штурмбанфюрером. - Я рожден князем, и этот титул…

Можно молчать! - сказал голландец. - Уже все!

Он раскурил свой сигарный окурок. Было видно, что он хочет спать. Потом он слегка склонил голову на грудь, и тогда Гурьянов ловким и быстрым движением достал свои давешние записки из бокового кармана, чтобы передать их князю. Тот вряд ли бы взял, тогда Лашков-Гурьянов закинул бы их за диван. Но проклятый голландец не спал и не дремал даже. Он просто так сидел и вдруг вскинул голову, когда бумаги уже были в руке Гурьянова.

Дать сюда! - не поднимаясь с места, довольно вялым голосом сказал голландец. И тотчас же Гурьянов увидел перед собой ствол пистолета, ствол «вальтера», направленный ему в грудь.

Именно это я и хотел, - произнес услужливым, паточным голосом Гурьянов. - Именно это. Случайно вспомнил, здесь, в нагрудном кармане…

Можно молчать! - опять распорядился голландец. - Иначе - фаер!

Пистолет все еще был в его большой руке.

А князю голландец сказал совсем загадочные слова:

Вы не есть больше князь. Никогда.

Как это не есть? - обиделся Голицын.

Так. Был и нет.

Как был и нет? - опять не понял старичок.

Я забрал, - произнес товарищ Вицбул, пряча «вальтер» в кобуру. - Финиш. И можно молчать!

Ровно в четыре часа пополуночи Лизарев снял трубку и сказал:

Господину Гурьянову не звонить, они отдыхают! Связь с Псковом будет восстановлена, когда рассветет. Кто говорит? Командир взвода охраны Лизарев говорит, лично.

«Гестаповцы» снимали с вешалки шинели, бывший князь Голицын, разжалованный нынче товарищем Вицбулом, тоже поднялся.

А вы, дедуля, не торопитесь, - посоветовал ему Лизарев, - над вами не каплет. Вы посидите здесь, отдохните. А если до утра кто узнает, что тут случилось, вас эти гости тоже увезут. Понятно - куда?

И, обернувшись к Гурьянову, велел:

Одевайся. Отдельное приглашение требуется?

Сани дожидались у крыльца. Игорь делал вид, что дремлет. Впятером они едва взгромоздились на чемоданы и ящики с документами разведывательно-диверсионной школы. Ворота Лизарев отворил сам и сам их аккуратно заложил бревном и запер на замок. Своему заместителю он сказал деловито:

Довезу до шоссе, пересядут в свою машину, и вернусь мигом. Шнапс наш не выпил? Береги, жди!

Немца качало спросонья и от выпитого шнапса. Он тотчас же вновь завалился на нары. Лизарев-Лазарев крепко обнял Гурьянова за талию, Игорь сильно полоснул коней, мимо помчались ели и сосны в снегу.

Операция «С Новым годом!» закончилась.

Но все еще молчали.

Первым заговорил Лазарев. Эти строчки он слышал от Инги, и они вдруг вспомнились ему на свистящем, морозном ветру:

Как дело измены, как совесть тирана,

Осенняя ночка темна…

Как? - спросил «майор СС» товарищ Вицбул.

Товарищ Вицбул Сашиных слов не расслышал. Кони внезапно остановились, к саням бежали люди в полушубках, в ушанках, с автоматами.

Гвардейский порядок, - ответил Саша. - Здесь он, сука, вот - обнимаю его, живой-здоровенький. Все тихо сделано, можете не сомневаться…

Но Локоткова он не нашел, выпрыгнув из саней. Он столкнулся с Ингой и не сразу понял, что это она: никогда не видел в полушубке.

Они оба дрожали, и он, и она, он - потому, что позабыл одеться, уезжая из Вафеншуле, был только в кительке, она - потому, что увидела его, и, наверное, еще потому, что страшилась не увидеть никогда.

Ой! - воскликнула Инга. - Вы же без шинели…

Ничего, - сказал он, - теперь ничего. Теперь хорошо.

Группа прикрытия зажала их, и они шли быстро в теплой, шумной толпе партизан. Кто-то накинул на Лазарева одеяло, или попону, или плащ-палатку - он не разобрал, кто-то сказал: «Ну, чистый депутат Балтики сзаду, как твой Черкасов» - он не услышал; холодная, бессильная рука Инги была в его руке, вот это он и понимал и слышал. Теперь ее никогда, никто не попрекнет им.

Гурьянов один ехал в санях.

Как покойника везете, - глухо сказала Инга.

А он и есть покойник, - ответил Лазарев. - Труп.

Только в избе Локотков подошел к Лазареву. Сердце Ивана Егоровича билось глухо, толчками с того самого мгновения, когда он услышал голос Лазарева. Но он не подошел к нему, потому что всей своей сутью понимал: помешает. А сейчас положил обе руки ему на плечи и, едва справляясь с волнением, глухим со стужи голосом, но громко, словно бы перед строем, произнес:

Здравствуй, товарищ лейтенант!

С Новым тебя годом, Александр Иванович, с Новым, счастливым годом! И спасибо тебе, что ты так… короче… доверие оправдал…

В первый раз за все эти жестокие времена Локоткова вдруг прошибла слеза, но он поморгал, покашлял и распорядился:

Теперь водки, хлопцы, у меня есть заначка, отметим это дело по-быстрому. Лазареву почет и место. Товарища Шанину - рядом. Вокруг - «господ гестаповцев», пусть в своем виде с нами посидят. Игоря не забудьте…

Для вас шампанское есть, - сказал Саша Инге и выскочил к консервным ящикам. Там, среди бумаг Вафеншуле, имелась и его заначка - две бутылки французского шампанского, найденного при обыске. Он и их на стол поставил.

Однако ты парень проворный! - удивился Локотков.

«С Новым годом» Советский писатель; Ленинград; 1954 Юрий Герман ОПЕРАЦИЯ «С НОВЫМ ГОДОМ» Чекисту... одиннадцать пятьдесят три. Операция «С Новым годом!» началась. Теперь Ивану...