Павел нерлер.  павел нерлер. Отрывок, характеризующий Полян, Павел Маркович

Павел Нерлер (Полян) – географ, историк, писатель, литературовед, председатель Мандельштамовского общества, автор многочисленных книг, одна из которых – Слово и «дело» Осипа Мандельштама» (2010) вошла в шорт-лист списка премии НОС («Новая словесность») за 2011 год . Ученик Аркадия Штейнберга, участник группы «Московское время» и студии «Луч».

Его первая книга лирики «Ботанический сад» вышла в 1998 г. и содержала стихи, написанные не позднее 1987 г. Более двадцати лет П. Нерлер «молчал», но в 2009–2012 гг. появились новые стихотворения. Из сочетания «старых» и «новых» стихов и сложилась эта книга. Стихи и избранные переводы расположены в ней хронологически и разбиты на разделы, соответствующие четырехлетним високосным циклам, чем и обусловлено заглавие книги – «Високосные крýги».

Представляя книгу Павла Нерлера читателю, журнал «Семь искусств» публикует его предисловие, его новые стихи - те, что не входили в «Ботанический сад», а также отзывы А. Тарковского, Л. Озерова и С. Липкина о поэзии П. Нерлера.

С одной стороны, писание стихов – высшее счастье. Как и то, что в молодости их вызывало – любовь, дружба, путешествия.

Именно стихи – свои и чужие, споры и разговоры о них одарили меня дружбой и многолетним общением с такими замечательными собеседниками и людьми, как Аркадий Штейнберг, Семен Липкин и Арсений Тарковский, как Ефим Эткинд, Надежда Мандельштам и Наталья Штемпель, как Александр Сопровский, Бахыт Кенжеев и другие сотоварищи по «Московскому времени», как Николай Поболь, Андрей Трейвиш и Наум Клейман, как Семен Заславский, Эсфирь Богданова или Женя Пермяков. И многие другие, здесь не упомянутые.

Состояние поэта всегда ощущалось мною как первичное по отношению к любым иным занятиям и ипостасям, не исключая и сугубо профессиональную и публичную деятельность в качестве географа, историка или филолога.

Но само это состояние вовсе не производная от непрерывности процесса стихослагания. Скорее, наоборот.

С годами я пришел к убеждению, что, оставаясь поэтом, стихи писать как раз и не следует: если можешь не писать – не пиши! А если уж пишешь – то тогда и только тогда, когда сила переживания и погудки такова, что не писать не остаётся уже никакой возможности.

Да и занятия Мандельштамом накладывали определенные ограничения и обязательства, формируя вполне определенные и весьма строгие критерии. Применительно к себе они означали безжалостное отсеиванье и вычёркивание строк, строф, стихо­творений и целых циклов.

Но все-таки поэтическая аскеза ещё не целибат, и главное не в этом. Хотя я строго придерживался сформулированного выше правила, – и после стихотворения на смерть Екатерины Константиновны Лившиц, вдовы Бенедикта Лившица, написанного в ноябре 1987 года, воздерживался от стихослагания почти 25 лет.

Если что-то всё же начинало набарматываться, то, конечно же, записывал. Но, если спустя какое-то время «бормотание» засыпало, – не будил.

И только в конце 2000-х годов смерти друга (Жени Пермякова) и отца переломили этот последовательный стоицизм. С годами источники неудержимости погудки не слишком переменились, но изменилось их соотношение: на первые роли выдвинулись смерть близких людей и вообще человеческое горе, а к «географии» добавилась «история».

Простая временная последовательность всегда казалась естественнейшим и наилучшим способом композиции лирической книги. Но, когда в 1998 году я собирал свой единственный поэтический сборник «Ботанический сад», то не смог прибегнуть к нему, ибо сборник включал в себя остатки сразу нескольких книг, разрушенных строгостью отбора. Поэтому он был перекомпанован по иным – тематическим – основаниям, и место для хронологизма, и то не строгого, оставалось только внутри разделов.

Название одного из них – «Високосные крýги» – вынесено в заглавие этой книги. Дело в том, что всё происходившее и вызывавшее стихи не только существовало во временной связи, но и обладало определенной цикличностью – четырёхлетней, с кульминациями именно на високосных годах. Отсюда разбиение книги на части, соответствующие таким четырёхлетиям.

Это совершенно иная композиция – одновременно хронологическая и кольцевая.

Состав почти тот же, что и в книге «Ботанический сад», – за вычетом одного перевода из Рильке, но с добавлением нескольких стихотворений, что были написаны в последние годы.

Попавшие в книгу переводы идут наравне с прочими стихотворениями.

Все стихи датированы. Многие писались или правились на протяжении очень долгого времени, но решающей являлась именно первая дата – дата погудки.

П. Н.

Книга посвящается С. Ц.

СЕНГИЛЕЕВСКИЙ СПУСК

Памяти Жени Пермякова

В тот миг, когда подъём на спуск

Дорога с радостью меняла,

На Сенгилеевский на спуск

Судьба, как на курок, нажала.

Переглянувшись с красотой,

Ты словно бы коня пришпоришь

И вниз рванешь – навстречу той,

с кем не поспоришь!..

Руль вырывается из рук,

небесная тускнеет смальта…

Не защитят ни шлем, ни друг

От равнодушного асфальта.

Не защитят ни друг, ни шлем

от бесшабашности спирали.

А неба нет уже совсем,

лишь крутятся в траве педали.

И руки тянутся назад,

как будто руки виноваты…

И как теперь твой чистыйвзгляд,

Твой детский, твой подслеповатый,

поймать, – скажи?..

2008-2012

УМАНЬ И БАБИЙ ЯР

Триптих

1

…Гул молитвы, базарная ругань,

помесь святости со шпаной.

Гайдамацкая, гойская Умань –

с Йом-Кипуром, блин, с Рош-Ха-шаной!

Этот гул – он уже не затихнет,

Посмотрите на эту толпу…

«А Вы тоже религии ихней?» –

Полицейский, дающий кипу.

Сколько жизни в могиле зарыто!

Реббе Нахман, давно ли Вы тут?

Двести лет без кола и защиты

пролетели, как двадцать минут.

И свиваются пейсы в колечко

визави фантастических сцен.

На неделю свернулся в местечко

Этот польско-радецкий райцентр…

И хасиды бредут, как в исподнем,

в помраченьи своем новогоднем,

бьют поклоны, качают права!..

С Новым Годом, блин! Шана-товá!

2

…О евреях ни слуху, ни духу.

Тишина, словно кляп, на слуху.

Здесь скосило не только мишпуху,

Но и треснувшую галаху.

Грош цена этой крови из ступки,

раз пристреленный пулемет

двадцать тысяч убитых за сутки

Прошивает навылет и влёт.

Синагога под небом разрытым,

раскуроченным, как Бытиё.

Столько смерти в овраге сокрыто,

Что ничто не удержит её!

И на выходе из каверны

Только кости и черепа.

Нет защиты от пульпы и скверны,

гидрография не слепа.

Эксгумированное преданье,

слева кривда и справа ложь…

И беспамятства напластованья

Экскаватором не свернёшь.

3

…Только Умань и в ус не дует,

отбивает молитвенный шаг.

И хасидский трансфер минует,

Не заедет на тот овраг.

Неподвластные укоризне,

Новогодние схлынули дни.

Занесённые в Книгу жизни,

Книгу смерти забыли они.

И в расколотом небе незрячем

нам чужая резня нипочем…

И не молимся мы, и не плачем

между жертвами и палачом.

Одиночество горней меноры,

коры памяти, дыры и норы.

И неяркого яра огни –

Навсегда остаются одни.

От Завета и до Совета

Ни могилки, ни плошки света.

Каркнул ворон своё «Nevermore!..»

Жидомор и историомор.

2009–2012

ПОНАРЫ

(по мотивам чужого подстрочника)

М.Г. Рольникайте

В тот полдень обыденный, солнечный, сочный

Украсилась почва фатою цветочной,

И птицы звенели в небесной купели,

И пыльные камни сквозь травы блестели…

Идет по дороге детей вереница.

Ошпарены страхом прекрасные лица.

А сзади несёт свое грузное тело

Литовский эсэсман на грязное дело.

Кровавое действо уже предвкушая,

Он смотрит в затылки Рахильки и Шая.

Достичь совершенства в искусстве расстрела –

Его, патриота, первейшее дело.

«Куда ты ведёшь нас, лесная дорога?» –

Спросила у ели Рахиль-недотрога.

Ответил, осклабясь, эсэсовец строю:

«Местечко вам бог присмотрел неплохое».

И шуткой своей чрезвычайно довольный,

Затвор передёрнул он, двоечник школьный.

Катаются жилы по шее по бычьей –

Счастливый палач со своею добычей.

Куда ты, дорога? – В предместье, в Понары. –

По нары и тачки? – По пули и яры! –

…И дети идут, разобравшись по парам,

Понурой шеренгой навстречу Понарам.

…Кричит им палач: «Жидовня, раздевайтесь!

Мы все здесь свои, сосунки, не стесняйтесь!»

И сняли одежку, и ножки разули –

Чтоб хилые тельца подставить под пули.

А ров уж заполнился наполовину –

Родимые лица, и руки, и спины,

Любимые мамы к обрыву подходят

Хлопок – и их нет, и уж новых подводят.

Вот встала к обрыву и мама Рахили –

краса из красавиц, каких народили.

Одежду сняла и косу распустила,

И с вызовом смотрит в глаза крокодильи.

Убийце не выдержать этого взгляда –

отводит глаза, не отводит приклада.

Услышав «Огонь!», он спускает курок, –

И пот утирает отважный стрелок…

И всё – никого не осталось от группы.

Землёю присыпаны свежие трупы.

Гадюка ползет по кровавой росе.

О том, что свершилось у них на глазах,

Деревьяи птицы шептались в слезах.

Лес негодовал в осквернённой красе:

В Понарах, в Понарах расстреляны все!

И будто бы реквиемв небе звучит. –

То ветер по соснам дремучим стучит

И ноты скрипучие сходу берет…

Но кто их услышит? Кто переведёт!?..

2011

ПОДСОЛНУХ

(Стансы)

1

…Межокеанским окоёмом,

преград не чуя и греха,

стихией мчаться по разломам

по наущению стиха,

по глобусу вслепую шаря,

из западного полушарья

в восточное перелетать...

2

…Всегда манящ и интересен,

но, отрешившись от преград, –

мир стал неудержимо тесен,

и плотоядно грешен взгляд.

Под взмахи полнолуний полных,

под вздохи рук – не потому

ли к солнцу тянется подсолнух,

что солнце тянется к нему?

3

…Ни на какой миллиметровке

ты не прочертишь тот чертёж,

пока по ненадежной бровке

на берег тайный не придёшь.

Там вырываются из щелей,

фонтаны брызг, полулюбя, –

и, в облаке туманных целей,

ты возвращал себе себя.

4

…Чем это было? Наважденьем

двух шелковистых полусфер?..

иль жерл подводных изверженьем?

нагроможденьем скал и шхер?

Чем это было? Синекурой?

Времянкой, снятой на века?

Неправленою партитурой?

Черновиком чистовика?

5

…И ссоры долго не держались,

и притирались берега,

пока к раствору не мешались

подспудной ревности снега.

Как с этой вольницей невольной

ни начинай и ни кончай,

но в той пучине треугольной

мы утопали невзначай.

6

…Мы праздника себе хотели,

и праздник сел у ног на раз.

Мы вместе столько одолели,

но будни одолели нас.

Средь этих бурь, средь сфер покатых

нам просиял и скрылся свет…

И нет у магмы виноватых,

и правых нет… И правды нет.

2011–2012

ВОЛЬНЫЕ СТАНСЫ ОТЦУ

1

Расставлены фигуры на доске,

и пешка проплыла на е4…

Но сколько ни заламывай в тоске

хрустящих рук, не отзовется в мире

уже никто на запоздалый зов:

«Сыграем, батька?»…

Пущенное время

Всё, без остатка, утекает в ров…

Флажок упал, и опустело стремя

того коня…

2

Твоей руки уж не согрею я,

твоей улыбки больше не увижу,

подушку не поправлю,

и земля

всё надвигается – страшней, сплошнее, ближе.

Вся вытекла подземная река,

взялся – ходи, без права на ошибку…

Родимая отцовская улыбка,

любимая отцовская рука…

Уж не согреть…

3

…И в пять утра раздался телефон.

То был не ты, а вестник Азраила.

Был короток и недвусмыслен он,

но весть, как шах и мат, сразила.

Ведь только кажется, что ты всегда готов,

когда ни грянь, – а ты всегда в порядке,

сын старика, чьи стоптанные тапки

уж не зашаркают…

4

И, скрещивая руки на груди,

как будто руки к гробу привыкали,

ты что-то ясно видел впереди

такое – что всю жизнь не примечали.

…А ветер в поредевших волосах

всё треплет пряди космоса родного…

Расставлены фигуры в небесах…

Чей ход?..

2011–2012

* * *

Профессия Павла Нерлера (он географ) даёт ему возможность увидеть местность новыми глазами, а точное знание ландшафта – проникнуть в первоисточник, в первопричину красоты пейзажа. Отсюда и свежесть словаря Павла Нерлера, живая беглость рисунка, например, Большеземельской тундры, где «берегом смородина бредет, уремный мед с багульником мешая».

В ассоциациях автора есть недостающие звенья, надо вчитаться в стихотворение, чтобы понять, почему автора течение несет «вниз по реке и вверх по букварю»: ведь в родном Подмосковье, где автор вырос, и так возникают начальные слова детства: заря, букварь. Стих – слово – так воплощается в предмет, что и мартовская пашня кажется вчерне написанной строкой, а кувшин с недопитым вином, как живое существо, то засыпает, то просыпается… Стихотворец понимает, что пространства, им исхоженные, живут во времени…

Семен Липкин

* * *

Я читаю:

Как редко в небо поднимаем

Мы удивлённые глаза...

Это попрёк или предупреждение? И то и другое. Нас уверяют, что от мелочей быта мы должны обратиться к высотам бытия. Одухотворенность – вот что, прежде всего, мне хочется выделить в стихах Павла Нерлера...

У Павла Нерлера жажда жизни сочетается с жаждой познания культуры. «Я с греками дружбу водил, и солнца сияли над нами...» – ему важно проникнуть и в мир грузинского зодчества, и в старину русского Севера…

Лев Озеров

* * *

Самобытность Нерлера как поэта проявляется главным образом в его «любовных» стихах:

Твой сон и неглубок, и вязок...

Без слёз, без жестов, без подсказок

Ты правотой меня поишь.

На этом примере заметно, что П. Нерлер строит свою строфу (а строфика – один из признаков его поэзии) непринужденно и легко, очень часто на одном дыхании.

Его поэзия почти всегда – поэзия словесная, филологическая. Он любит поиграть словом, зааллитерировать стих или два-три соседних стиха. Он находит смежные ощущения, одно ощущение, влекущее за собой другое...

Арсений Тарковский

В апреле 2013 года в московском издательстве «Водолей» выходит новая книга стихов Павла Нерлера «Високосные крýги: Стихи 1970–2012 гг.» (ISBN 978–5–91763–153–0).

31 октября 2014 года исполнилось 115 лет со дня рождения Надежды Яковлевны Мандельштам. К этой дате в екатеринбургском издательстве “Гонзо” вышло новое двухтомное собрание сочинений, в которое входят практически все ее мемуарные и литературоведческие произведения (редакторы-составители: С. В. Василенко, П. М. Нерлер и Ю. Л. Фрейдин).

Настоящий сборник, названный нами “«Посмотрим, кто кого переупрямит…»: Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах”, до известной степени продолжает линию сборника “Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников”, составленного О. С. и М. В. Фигурновыми и выпущенного в 2002 году издательством “Наталис”. Ядром той книги являлись стенограммы замечательных дувакинских аудиоинтервью об О. Э. и Н. Я. Мандельштамах (называть их воспоминаниями, как это делают составители, всё же неточно); их корпусу предшествует вступительная заметка, а за ним следует небольшая подборка писем Н. Я. и документов к ее биографии (по всей книге разбросаны избранные стихотворения О. Мандельштама и других поэтов).

Основными отличиями нашего тома являются сосредоточенность именно на Надежде Яковлевне (о чем говорит и подзаголовок), бóльшее жанровое разнообразие и сложная архитектоника книги.

Составительская концепция несколько раз менялась по ходу работы. Поначалу казалось, что удастся задать и выдержать именно жанровую структуру: воспоминания – публикации (эпистолярные и документальные) – переписка. Вскоре, однако, начался “бунт на корабле”: жанры стали цепляться друг за друга и друг с другом слипаться, особенно мемуары с письмами одного и того же лица. Авторские тексты Н. Я. Мандельштам тоже “требовали” себе адекватного сопровождения или окружения. Некоторые материалы буквально просились в своеобразные “циклы”, со своей уже внутренней структуризацией, и в нескольких случаях такие циклы действительно сложились.

В итоге книга устроилась следующим образом.

Помимо вступительной статьи, иллюстраций и стандартного аппарата, в ней четыре неравновесных, но архитектонически сбалансированных разделов. Открывают ее стихи Осипа Мандельштама, посвященные или обращенные к Надежде. Встречный порыв – он же второй раздел, – письма уже Надежды Мандельштам, обращенные к Осипу.

В третий – самый обширный – раздел вошли те самые материалы или циклы, о которых было сказано выше. Это смесь из текстов самой Надежды Мандельштам (ее письма и аудиоинтервью) и текстов о ней самой (воспоминания, письма, документы). В особый подраздел вынесен 1980 год – последний год жизни Н. Я., вобравший в себя ее смерть, а с захватом 2 января 1981 года – и похороны.

В четвертый раздел книги – “Надежда Мандельштам: попытки осмысления” – вошли короткие эссе Д. Быкова, М. Чудаковой и А. Битова и статья Д. Нечипорука: всё это тексты, дающие синтетическую характеристику и интегральную оценку личности и творчества Н. Я. Следует подчеркнуть уникальность большинства публикуемых материалов – доля републикаций в сборнике невелика, и охватывают они малодоступные или основательно переработанные источники.

В различных переписках, мемуарах и других материалах сборника сплошь и рядом встречаются имена одних и тех же близких Н. Я. людей, очень часто она называет их в уменьшительной форме. Во избежание дублирования при комментировании такого рода имена (в том числе и уменьшительные) вынесены в именной указатель.

Орфография и пунктуация текстов писем даются по современным нормам.

Все тексты О. Мандельштама, кроме особо оговоренных случаев, печатаются по изданию: Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: в 4 т. М., 1993–1997, т. I–IV. Воспоминания и другие рабо ты Н. Мандельштам приводятся по изданию: Мандельштам Н. Я. Собрание сочинений: в 2 т. Екатеринбург, 2014.

Список сокращений наиболее часто цитируемых авторов и произведений дан в конце книги.

Составитель сердечно благодарит Г. Суперфина и М. Классен, С. Василенко, Р. Тименчика, Ю. Фрейдина, М. Вахтеля, Е. Сергееву, Л. Кациса и П. Меня за усилия и рекомендации, позволившие пополнить сборник новыми участниками и ценными материалами. Велик вклад Л. Брусиловской и А. Мироновой, до февраля 2014 года деятельных сотрудников Мандельштамовского общества, через которых прошла часть технической работы по подготовке сборника.

Большое спасибо и всем тем, кто оказал книге в целом иную помощь на разных этапах ее подготовки. Это К. Азадовский, В. Белкин, К. и Ж. Брауны, Е. Дмитриева, А. Дунаевский, А. Карельская, Р. Либеров, В. Литвинов, Т. Мельникова, Ю. Морозова, Д. Нечипорук, Т. Нешумова, В. Перельмутер.

В книге использованы письма, документы и материалы из Мандельштамовского общества (Москва); ГЛМ, Музея Анны Ахматовой (Санкт-Петербург), РГАЛИ, Отдела рукописей и редких книг Файерстоунской библиотеки Принстонского университета и Центрального архива ФСБ РФ, частных собраний Н. Аренс, Ж. Браун, К. Верхейла, Е. Дмитриевой, Е. Захаровой, С. Богатыревой, М. Кальницкого, А. Карельской, А. Ласкина, Ю. Морозовой, Г. Пинхасова, Н. Рожанской, Ф. Рожанского, С. Соловьева, В. Шкловской-Корди, Д. Файнберга и Ю. Фрейдина. Подбор иллюстративного материала – П. Нерлера и А. Наумова, составление и композиция вкладок – А. Бондаренко.

И, наконец, слова признательности Е. Шубиной, в живом диалоге с которой эта книга приобретала свой формат и форму.

Павел Нерлер

Мое личное знакомство с Надеждой Яковлевной Мандельштам было недолгим, но ярким. Познакомил нас зимой 1977 года на своем концерте в Гнесинском училище мой друг, пианист Алексей Любимов. Пришла на концерт и Надежда Яковлевна, ценительница Алешиных репертуарной широты и исполнительского мастерства (а их, в свою очередь, познакомил Валентин Сильвестров).

Стояла зима, и Н. Я. с трудом натягивала высокие зимние сапоги, не позволяя сопровождавшему ее лицу (кажется, это был фотограф Гарик Пинхасов) себе помогать. Я же как раз только что закончил статью о композиции “Путешествия в Армению”, где сравнивал эту прозу с фугой. Надежда Яковлевна в присутствии Любимова царственно и благосклонно выслушала меня и назначила день и час, когда я могу занести ей свою работу.

В точности в назначенный час я, волнуясь, позвонил в ее дверь. Она открыла сама и почти без промедления, как если бы ждала моего прихода. В глубине крохотной квартиры, точнее, на кухоньке сидели какие-то люди и разговаривали друг с другом, даже не посмотрев в нашу сторону. Не пригласив пройти, Н. Я. взяла у меня из рук коричневый крафтовый конверт со статьей и, улыбнувшись, произнесла незабываемые слова: “Павел, мы тут все свои, так что до свиданья! Позвоните через неделю”.

Я позвонил и был приглашен (статья понравилась), и с той поры начались мои всё учащавшиеся хождения на Большую Черемушкинскую улицу, благо мы жили друг от друга всего в одной остановке метро. Несколько раз она звонила сама и произносила примерно следующее: “Павел, я очень старая. У меня нет хлеба”.

Это вовсе не означало голую утилитарность, как и ее фраза “так что до свиданья” вовсе не была оскорбительной. Она означала скорее следующее: “Дайте я почитаю, что вы там понаписали про О. Э., а там посмотрим, приглашать мне вас в дом или не приглашать”.

А звонок и слова про хлеб означали примерно вот что: “Я сегодня вечером свободна. Заходите, но захватите с собой хлеб и что-нибудь к чаю”.

И я тотчас срывался к ней, благо булочные тогда работали, если не изменяет память, до десяти.

Итак, первый раздел составляют стихи Осипа Мандельштама, посвященные или обращенные к Наде Хазиной или Надежде Мандельштам. Эта подборка охватывает практически весь период их знакомства и совместной жизни – с 1919 по 1937 год – и являет собой своего рода поэтический цикл, который, сугубо условно, назовем “Надины стихи”. Здесь тоже есть свои этапы и своя эволюция – и свой сюжет!

Географ и историк

В 1970-80-е основной темой научных работ Поляна были городское расселение, транспортные связи и демография городов, с середины 1980-х он занимается изучением истории и географии принудительных миграций. В 1991-93 Павел Полян стажировался в Германии, где собирал материалы о судьбах остарбайтеров .

Литературная деятельность, работы о Мандельштаме

В 1970-х Павел Полян (взявший псевдоним Нерлер) был близок к поэтической группе «Московское время» и литературной студии МГУ «Луч» . Полян - председатель Мандельштамовского общества при РГГУ, один из составителей энциклопедии о творчестве Осипа Мандельштама , автор биографических работ о Мандельштаме и редактор двух его собраний сочинений. Является автором двух неизданных сборников стихов (один из них, написанный в 1998 году «Ботанический сад», размещен в интернете ).

Публицист

Автор многочисленных публицистических статей, составитель сборника воспоминаний советских военнопленных-евреев, прошедших через систему немецких концлагерей . Опубликовал ряд статей о жизни евреев-иммигрантов из бывшего СССР в Германии, Израиле и США.

Книги

• Методика выделения и анализа опорного каркаса расселения. - М.: 1988.
• Жертвы двух диктатур. Советские военнопленные и остарбайтеры в Третьем рейхе и их репатриация, 1996.
• «Вестарбайтеры»: интернированные немцы в СССР (предыстория, история, география). Учебное пособие для спецкурса. - Ставрополь: 1999.
• Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен, - М.: 2001 (совместно с Т. Г. Нефедовой и А. И. Трейвишем)
• Не по своей воле: история и география принудительных миграций. - М.: 2001.
• Обреченные погибнуть, - М.: 2006 (совместно с А. Шнеером).