Раздумья о судьбах Родины (по поэме Блока «Двенадцать»). Сочинение на тему поэмы Блока «Двенадцать

Назад Вперёд

Внимание! Предварительный просмотр слайдов используется исключительно в ознакомительных целях и может не давать представления о всех возможностях презентации. Если вас заинтересовала данная работа, пожалуйста, загрузите полную версию.

Назад Вперёд

Цели:

• Показать полемический характер поэмы, ее художественные особенности.
• Совершенствовать умение учеников делать самостоятельные выводы после знакомства с произведением поэта.
• Повторение понятий: стиль, жанр, композиция, символ.
• Совершенствовать выразительное чтение и умение анализировать поэтический текст.
• Воспитывать внимание к слову, определить отношение автора к событиям революции 1917 года.

Приемы и методы: анализ поэтического текста (поисковый и частично исследовательский методы работы), самостоятельная работа уч-ся по заданной программе (интерпретация художественного текста, создание конечного продукта деятельности - компьютерной презентации), групповая работа учащихся.

Оборудование:

1. Мультимедийный проектор

2. Компьютеры.

3. Экран для воспроизведения результатов работы - презентации.

ХОД УРОКА

I. Слово учителя. Объявление темы урока. (Слайд 1)

II. Постановка целей и задач урока. (Слайд 2).

Обращение к слайд-фильму проекта “Кирилл и Мефодий” - 2 слайда мультимедийного урока “А. Л. Блок. Поэма “Двенадцать”; прослушивание записи фрагмента поэмы.

III. Обращение к эпиграфу.

Учитель: Написав поэму “Двенадцать”. Блок воскликнул: “Сегодня я - гений!”. “Двенадцать” - какие бы они ни были - это лучшее, что я написал. Потому что тогда я жил современностью ”, - утверждал поэт. (Слайд 3).

Учитель: В январе 1918 года с Блоком произошло нечто такое, что он сумел воплотить весь хаос, который окружал его – хаос революции, из которого, он полагал, должна родиться гармония будущего, и потому он благословил этот хаос и запечатлел его не только в словесном, но и в музыкальных образах своей поэмы. (Слайд 4).

О. Парамонов (автор проекта “ХХ век глазами русских поэтов”) – заслуженный учитель России - вспоминает: “Когда я прочитал эту поэму монгольскому студенту, с котором мы встретились во время моей учебы в Ленинграде, он, плохо знавший русский язык, сказал: “Это буран в степи ”. Блоку действительно удалось воплотить то состояние, в котором находилась Россия, и в котором находился поэт в эти дни. (Слайд 5).

Что подвигло поэта па создание такого неоднозначно трактуемого произведения. Об этом нам расскажет первая 1 группа уч-ся, которая го готовила презентацию на заданную тему.

IV. Выступление групп (не более 5 минут каждая).

1 группа

Предварительное задание: рассказать о замысле поэмы “Двенадцать” (период создания, отношение автора к произведению, идея произведения). Обратить внимание на отношение автора к своему произведению, отзывы в критике, трактовку образов, политический аспект (если таковой присутствовал). Создать опорный слайд.

(Слайд 7). Блок в своих стихах предчувствовал пробуждение России, приветствовал его очистительный приход, потому что жизнь настоящая была для него невозможна. Когда он завершил эту поэму в январе 1918 года, то достаточно строгий к себе записал в своём дневнике: “Сегодня я гений”

Вообще “Двенадцать” - парадоксальное произведение. Оно написано в январе 1918 года, то есть по горячим следам, через два месяца после Октябрьской революции. Осознать значение события современнику очень сложно - “большое видится на расстоянье”. Поэма удивляла еще современников Блока. По утверждению В. Маяковского, “одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие - славу ей”. Но если поэма о революции, почему в поэме не изображены революционные действия, вожди революции? Почему в центре эпического повествования - погоня за “изменницей” Катькой (проституткой вообще-то) и ее убийство?

По мнению литературоведа Л. Дологополова: “Блок создал новую форму эпической поэмы, и новизна формы находилась в прямой зависимости с новизной содержания. Философия революционной эпохи, как ее понимал Блок, была воплощена в “Двенадцати” в совершенно повой поэтической системе, которая нашла свое отражение в новых ритмах, в новой стилистике, в лексике” .

Герои обрисованы лаконично и выразительно. Это образное сравнение: “старушка, как курица, / кой-как перемотнулась через сугроб”; речевая характеристика: “Предатели! Погибла Россия! / Должно быть, писатель - / Вития… ”, хлесткий эпитет и оксюморон: “А вон и долгополый - / Сторонкой за сугроб... / Что нынче невеселый, / Товарищ поп?”. Двенадцать героев составляют один отряд: “В зубах - цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!” - коротко и ясно - “тюрьма по ним плачет” (ромб нашивали на одежду каторжан). Среди них - Петька, “бедный убийца”, повеселевший от напоминаний товарищей: “Над собой держи контроль!”

Подробнее показана Катька. Здесь и внешность: “зубки блещут жемчугом”, “больно ножки хороши”, “толстоморденькая”, и образ жизни: “у ей керенки есть в чулке”, “с офицерами блудила”, и притягательное обаяние: “из-за удали бедовой / В огневых ее очах, / Из-за родинки пунцовой / Возле правого плеча... ”).

Учитель: Как взаимосвязаны название поэмы и ее построение, расскажет 2 группа уч-ся.

2 группа

Предварительное задание: рассказать о композиции поэмы (по какому принципу выстроена, сколько глав, чему посвящены, как расположены, какие приемы используются автором). Создать опорный слайд.

Во-первых, поэма содержит двенадцать глав. Во-вторых, героями поэмы являются двенадцать красноармейцев. В-третьих, образ Христа, идущего впереди этих красноармейцев (в конце поэмы), вызывает ассоциации с двенадцатью апостолами. Возникает следующий вопрос. Почему Христос? Что значит этот образ в поэме?

(Слайд 10). Одни воспринимают образ Христа как попытку освятить дело революции, другие - как кощунство. Появление Христа, может быть, залог будущего света, символ лучшего, справедливости, любви, знак веры. Он “и от пули невредим”, и он мертвый - “в белом венчике из роз”. “Двенадцать стреляют в него, пусть “невидимого”.

“Христос в поэме - антитеза “псу” как воплощению зла, центральному “знаку” старого мира, - самая светлая нота поэмы, традиционный образ добра и справедливости” (Л. Долгополов).

(Слайд 11). “Двенадцать” - эпическая поэма, как будто составленная из отдельных зарисовок, картинок с натуры, быстро сменяющих одна другую. Динамичность и хаотичность сюжета, выразительность эпизодов, из которых складывается поэма, передают неразбериху, которая царила и на улицах, и в умах.

Л. Горелов: “Поэма Блока состоит из массы мелких деталей-зарисовок, картин быта, реплик, разговоров, частушек, угроз, восклицаний, жалоб. Но все они слиты воедино, прочно спаяны единым ритмом, тем мощным и грозным смысловым подтекстом, который и есть главное в “Двенадцати”.

Учитель: Зная о том, что Блок является поэтом-символистом, нельзя не обратить внимания на использование поэтом образов-символов и своей поэме. Об этом аспекте произведения расскажет 3 группа уч-ся.

3 группа

Предварительное задание: рассказать о стиле и жанре поэмы (использование символов-образов: н-р, ветер, цветовая гамма, образ Христа, 12 красногвардейцев - 12 апостолов и т.п). Перечислить жанры, которые автор использует при создании тех или иных образов. Создать опорный слайд.

(Слайд 12). Композиция, отражающая стихию революции, определяет стилевое разнообразие поэмы. “Слушайте музыку революции”, - призывал Блок.

В поэме и звучит эта музыка.

Прежде всего, “музыка” у Блока - метафора, выражение “духа”, звучание стихии жизни. Музыка эта отражена в ритмическом, лексическом, жанровом разнообразии поэмы. Традиционные ямб и хорей сочетаются с разностопными размерами, иногда с нерифмованным стихом.

(Слайд 13) . В поэме звучат интонации марша:

В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот - проснется
Лютый враг. (гл.ll)

Слышен городской романс. Он интересно обыгрывается: начало знакомое а дальше - пошел разгул:

Нe слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового
Гуляй, ребята, без вина!

Часто встречается частушечный мотив:

Запирайте етажи!
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба -
Гуляет нынче голытьба!

Прямо процитирована революционная песня:

Вперед, вперед,
Рабочий народ!

Кроме того, в поэме бросаются в глаза лозунги: “Вся власть Учредительному Собранию!”, доносятся обрывки разговоров:

…И у нас было собрание...
... Вот в этом здании...

(Слайд 14). Ветер, вьюга, снег - постоянные блоковские мотивы; символика цвета “Черный вечер. / Белый снег”, кровавый флаг; число “двенадцать”, “пес безродный”, Христос.

(Слайд 15) “Блок ввел Христа не как образ церковной традиции, а народного, незамутненного церковью и государством представления о бесхитростной божьей правде. Блок вовсе не “благословлял” революцию этим заимствованным атрибутом народной веры, а лишь утверждал историческую преемственность. Революция принимала в наследство этическую веру народа!” (А. Горелов).

“Когда я кончил, Я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее видел Христа. И тогда же я записал у себя: “К сожалению, Христос”. Что Христос идет перед ними - несомненно. Дело не в том, достойны ли они его, а страшно то, что опять он с ними и другого пока нет, а надо другого?” - писал сам Блок.

V. Контроль знаний. (Слайд 16).

Вопросы по теме (3-4 минуты):

1. Как вы считаете, почему поэт так высоко оцепил свое собственное сочинение (обращение к эпиграфу)?

2. Подберите в тексте поэмы доказательства тезиса исследователя творчества А. А. Блока Л. Дологополова: “Блок создал новую форму эпической поэмы, и новизна формы находилась в прямой зависимости с новизной содержания. Философия революционной эпохи, как ее понимал Блок, была воплощена в “Двенадцати” в совершенно повой поэтической системе, которая нашла свое отражение в новых ритмах, в новой стилистике, в лексике” .

Тест (3 минуты).

На рабочем столе компьютеров найдите ярлык виртуальной школы Кирилла и Мефодия, откройте папку, найдите оглавление, в нем выберите “Литература”. “Уроки. 11 класс”. “А. Л. Блок. Поэма “Двенадцать”, откройте слайд № 8 и выполните тест (бланки предварительно распечатаны индивидуально) (Слайд 17) , (Приложение 1) .

Проверка ответов (Слайд 18).

VII. Домашнее задание: выучить наизусть зачин поэмы “Двенадцать” (1 гл. до слов “...И буржуй на перекрестке в воротник упрятал нос”) (Слайд 19).

Источники (Слайд 20).

1. Н. Егорова. Поурочные разработки по русской литературе. 11 класс. – М.: “ВАКО”, 2005 год, стр.: 232-237.
2. С. В. Ломтев, А. В. Терновский. А. А. Блок. Стихотворения. Поэма. – М.: Издательский дом “Дрофа”, 2001 год, стр.: 56-61.
3. “Русская литература ХХ века. 11 класс” под редакцией В. В. Агеносова. – М.: Издательский дом “Дрофа”, 1998 год, стр.: 90-94.
4. Энциклопедия для детей. (То м 27). Великие люди мира./ под ред. М. Аксёнова и др. – М.: Мир энциклопедий Аванта +. Астрель, 2006, стр.:261, 263
5. www.Shahatovo.ru.
6. http://solsand.by.ru./blok ? 12. html.

1) Как биография Блока связана с его творчеством?

2) В чем идейное и художественное своеобразие "Стихов о Прекрасной Даме"? Каково их место в творчестве Блока?

3) Почему блок считал II том своей лирики антитезой по отношению к первому?

4) Блок рассматривал содержание III тома как синтез I и II. Как вы это понимаете?

5) Какой смысл вкладывает поэт в понятие "страшный мир"?

1) Творчество Блока неразрывно связано с его биографией, с людьми, которые его окружали. О многих чужих жизнях он размышляет как о своей.

Также его первая любовь, Ксения Содовская, сильно повлияла на его творчество. Знакомство с Владимиром Соловьевым(теоретиком космологизма) помогло Блоку сформировать свой стиль и свое мировоззрение.

Более или менее, но практически все события из жизни А.Блока повлияли на его творчество.

2) В "Стихах о Прекрасной Даме" А.Блок свои земные чувства переводит в высший, идеально-мистический план.

В тих стихах возлюбленная, лишенная каких бы то ни было земных черт, наделена признаками настоящего божества. Впечатление призрачности, неопределенности образа усиливается и оттого, что поэт избегает конкретных описательных эпитетов. Они рассчитаны лишь на эмоциональное восприятие.

Эти стихотворения занимают высокое место в творчестве Блока, в его любовной лирике - "это стихи о любви и высокой человеческой красоте, это облаченное в условно-мистические одежды торжество живой жизни, предчувствие всемирной зари".(М.Рыльский)

3) Центральный цикл I тома - "Стихи о Прекрасной Даме", где нашли отражение любовь поэта к Л.Д.Менделеевой и философская идея Вл.Соловьева. Лирика II тома отразила изменение блоковского мировосприятия. События начала XX века отражались и на А.Блоке, он отходил от прежних идеалов, но они остались для него "тезой", от которой начинался путь. А события, повлиявшие на него, и само мировоззрение называет "антитезой", противостоящей "тезе".

4) Третий том лирики - завершающий, высший этап.

Синтез-это новая, более высокая ступень осмысления действительности, отвергающая предыдущие и, в то же время, соединяющая в себе по-новому некоторые их черты.

Основная мысль, нашедшая воплощение в третьей книге стихов - мир не совершенен, но переделать его невозможно, необходимо лишь любыми средствами попытаться его понять. Это и пытается сделать А.Блок в своем III томе.

5) "Страшный мир" не только вокруг, но и в душе лирического героя. Но поэт найдет в себе силы, чтобы прийти к пониманию своего пути в жизни. "Страшный мир" - это мир реальный, земной. И лирический герой живет в этом мире, подчинив свою судьбу законам ее жизни.

6) Блок написал эту поэму в период безверия в Бога и сам никогда ее не читал. А перед смертью чувствовал вину за ее создание. Эта поэма обратила многих людей против поэта, он осмысляет пути развития России, объединяя с догматами кровь и пожар.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2012-09-23

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Дмитрий Шурмин

Поэму «Двенадцать» Блок писал после революции, которую он принял. Но звучит поэма неоднозначно. Особенно заключительная ее часть, в которой появляется Христос – диссонансом шествию революции.

…Так идут державным шагом -
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Читатель, для которого советская эпоха стала историей, оглядываясь назад, начинает постепенно различать то, что скрывалось под личиной атеизма. И слова Блока воспринимаются им очень противоречиво, на грани смыслового оксюморона (казалось бы, «что общего у света с тьмою?»). Этим обусловлено появление множества неоднозначных толкований. Для одних Христос с красным флагом стал символом пришествия антихриста, который в благовидном образе несет неверие и насилие. Другие видели в поэме Христа, идущего на казнь, а знамя рассматривали как символ Его крестных страданий. Маяковский, по свидетельству Л. Ю. Брик, не упускал случая поиронизировать над последними строками поэмы, переиначивая либо «в белом венчике из роз Луначарский наркомпрос», либо «в белом венчике из роз впереди Абрам Эфрос». Однако для Блока, поэта-символиста, воспринимавшего жизнь обостренно и всерьез, эти строки были, по всей видимости, принципиальны.

К. И. Чуковский в статье «Александр Блок как человек и поэт» вспоминает: «Гумилев сказал, что конец поэмы “Двенадцать” (то место, где появляется Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании… сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь:

Mне тоже не нравится конец “Двенадцати”. Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос».

Aвторский голос Блока в «Двенадцати» почти неощутим. Это и давало простор для всевозможных интерпретаций. Видимо, поэтому «Двенадцатью» зачитывались как белые диссиденты, воспринимая поэму как сатиру на революцию, так и красные патриоты, различая в ней сентенции пролетарского марша.

В творчестве Блока нет категоричных оценок, а потому и ошибок. Ощущения поэта и его воображение улавливают полутона, сквозь явления - контуры символов. И именно в них он ищет свою поэтическую истину, интуитивную и далекую от всякой однозначности.

Маяковский писал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: “Нравится?” “Хорошо, - сказал Блок, а потом прибавил: - У меня в деревне библиотеку сожгли”».

Вот эти «хорошо» и «библиотеку сожгли» были теми двумя ощущениями революции, которые фантастически переплелись в поэме «Двенадцать».

Поэма очень символична. А христианское наполнение символов делает ее столь же содержательной, сколь и непонятной. Можно предположить, что для Блока появление христианства и его многовековое шествие были содержательным символом того, чего он ожидал от современных ему событий. Оттого в поэме столько аллюзий: двенадцать большевиков - апостолы новой эпохи; Петруха - камень, на котором воздвигается диктатура угнетенных, сегодня их время приводить аргументы. Российская монархия пала, как некогда пала империя Римская. А общество ожидает провозвестника, который наполнит новую эпоху позитивным смыслом и придаст ей направленность и цель. Блок этот ориентир и стремится распознать. Для самих же «апостолов» нового режима он так и остается невидим. Похоже, именно эта раздвоенность и тревожит поэта: «Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!»

Появление Христа в последней строке поэмы слишком уж неожиданно. Но это заставляет нас прокрутить ее сюжет еще раз, теперь уже в новом, контрастном противопоставлении правды абсолютной и правды гнева народного. Видимо, Блоку хотелось видеть их совпадающими, поэтому он и принял эту революцию. С другой стороны, сам поэт не до конца был уверен в своем восприятии происходящего, оттого у него такая размытость, неясность, интуитивность и неосознанное предчувствие… Он вглядывается, оценивает, предполагает. Видно, как долго он ищет, стремится распознать финальный образ. Кого же преследует эта банда? В кого стреляют эти люди? Блок увидел там Христа. От такого финала действительно как-то неловко и за что-то стыдно. При этом, как бы ни интерпретировали финал поэмы, трудно представить, чтобы Христос банду возглавлял. Его появление вряд ли случайно, это подтверждают другие произведения Блока. Христос идет впереди, потому что Он есть смысл любых преобразований. Революция для поэта - это прежде всего подвиг духа; не борьба со старым миром, а его преображение. И безусловно, никак не демонстрация грубой силы. Это более «нежная поступь» искреннего обновления и менее - «державный шаг». Христос становится как бы нравственным фоном, на котором ретроспективно проясняется, что не революция шествует, а происходит откровенный разбой – девку пристрелили, кого-то ножичком «почикали», ограбили, словом: «Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!» - хамство да и только!.. И пес голодный, что сзади ковыляет, пожалуй, вовсе не символ старого мира, а знак грядущих жертв. Тех жертв, что эти двенадцать принесут в последующие семь десятилетий на алтарь своей идеи. Идеи красивой, но бездушной, если не сказать безумной. Вот вам и поэтическая прозорливость.

Финал поэмы - своего рода вершина, на которую Блок стремится взойти, чтобы с нее увидеть перспективу происходящего. По крайней мере, то, какой эта перспектива должна быть. И чем более ясной эта перспектива становится, тем все более случайным и неуместным видится присутствие двенадцати.

Mне как читателю постсоветскому вообще в поэме видится больше грустной иронии, чем патетики революционного марша. Извечная интеллигентская растерянность (или стесненность?): оказался, мол, на одном пути с вчерашними бродягами, получившими возможность мстить. Вот и стоит поэт в извиняющейся позе, оглядывается: дело-то достойное и цели благие, но что ж вы, мужики, руки-то кровью братской мараете?! Очевидно ведь, что, принуждая, арестовывая и запирая человека, светлой совести в нем не пробудишь, как не вызовешь и согласия, основанного на убежденности. И поступать не приохотишь по добровольной преданности. Нельзя чужую волю заменить своей, и навязать ее нельзя. А человек, кем-то понуждаемый, всегда имел лишь два избавляющих исхода - лицемерие либо смерть. Большевики избирают второе для всех, кто плохо играет, кому плохо удается первое: «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»

При всем этом нельзя сказать, что Блок себя от революции отделял. Он чувствовал между собой и революцией дистанцию, хотел преодолеть ее и по мере сил преодолевал. Но органически не мог быть с революцией заодно, так, как это удавалось Маяковскому - рупору и застрельщику революционных рифм. Блок понимал, что не может быть смысла в этом самом «мировом пожаре», что бессмысленно радоваться разрушению. Состояние эйфории не может продолжаться бесконечно. И поэтому возражал Маяковскому в ответ на его стихотворение «Радоваться рано»: «…Одни будут строить, другие разрушать, ибо “всему свое место под солнцем”, но все будут оставаться рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение (курс. мой. - Д. Ш.)».

«Свобода без креста», когда сердце жаждет мести, - это иллюзия, кажущаяся свободой, если смотреть на нее издалека. А приглядишься - все по-старому, только персонажи сменились. Принцип «Убирайся, а я - на твое место» изобрели давно, и тем, кто живет по нему, никакие пути не кажутся слишком дурными. Разделить между нищими хлеб насущный и прибрать к рукам власть, усыпив людскую совесть, - это план Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых». Велик соблазн начать трудиться над созданием счастливого общества утопии. Только утопия, эта радостная гимнастика для ума, интеллектуальная забава, обернется к нам иным своим лицом, обезображенным насилием над свободой и совестью людей. Достоевский сравнивал этот соблазн со строительством Вавилонской башни, только вот прерваться такому строительству предстоит не из-за смешения языков, а по причине людоедства.

Для Достоевского, как и для Блока, свободная человеческая личность и ее свободное развитие невозможны, если отвергнуты нравственные основы. Без них социальное единство неосуществимо. «Чем соедините вы людей, - спрашивает Достоевский в одной из своих статей, - для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной идее нравственной?» Очень подходящий эпилог для блоковской поэмы. Не муравьиный инстинкт должен мотивировать социальное счастье, а искренний подвиг богопознания.

Христос знал, что хлебом насущным душу человеческую не оживить, если нет жизни духовной, питаемой красотой Слова. Без этого неосуществимы ни равенство, ни братство, так как они предполагают жертву, но не насилие. Христос с флагом, пожалуй, идеальное выражение этой жертвы, образ больше содержательный, чем противоречивый. Потому осмысливается он скорее как нравственный упрек равенству, основанному на насилии, и одновременно как призыв к духовному преображению.

Этот образ в некотором смысле иконографический. В раннем христианском искусстве Христос изображался как Агнец Божий с крестом, книгой или флагом. Если первые два атрибута символизировали крестную смерть и эсхатологическую миссию Спасителя, то флаг выражал идею воскресения, победы, одержанной Христом над смертью и силами тьмы. Христос, принеся Себя в жертву за грехи человечества, победил обреченность существования и принес людям освобождение. Агнец с флагом - символ победного шествия христианства, вести об освобождении и преображении человеческой души. Но это триумф уже другого Царства. Не мирского государства, которое основано на принуждении и «ничего не знает о любви, о духе, о прощении» (К. Барт), а Царства духовного, которое находится внутри человека, в его душе и сердце.

Христос и красноармейцы - два антагонистических образа, они друг другу противоречат и противопоставляются один другому. Красноармейцы стремятся преобразовать мир при помощи оружия, насилия и диктата. А Христос ничего не навязывает. Он приглашает, зовет, привлекает… нежной поступью, Он невидим за вьюгой человеческой мятежности.

В таком противопоставлении прошел весь ХХ век. Для многих из нас он сопровождался атеистическими лозунгами. Параллельно в мире рождались политические, религиозные и интеллектуальные движения, цель и конечные устремления которых выражались в словах «освобождение» и «надежда». Стремясь к свободе, эти движения искали утерянное некогда человеческим духом. Именно библейское богословие стало основой борьбы американского пастора Мартина Лютера Кинга за социальные права и равенство. А в годы фашистского режима в нем черпало силы христианское сопротивление национал-социализму. В середине 60-х выходит книга Юргена Мольтмана «Теология надежды», появляется «богословие черных», впервые оформляется феминистическое богословие и многое другое, указывающее, что источник надежды и освобождения человечества в целом и каждого человека в отдельности находится в области веры и богопознания.

Со временем, все более приобретая политические черты и все более отдаляясь от внутренней силы христианства, эти движения стали терять свой созидательный импульс и общественный резонанс. Феминизм, права человека, свобода совести - эти понятия, увы, сегодня все чаще звучат как довески политического маскарада, а не как искренний порыв к поиску новозаветных истин. Это говорит, пожалуй, о том, что свобода, которую мы искали, ищем и о которой тоскует человеческая душа, - это не социальная конструкция и не явление исключительно политическое, а область некоторого внутреннего духовного раскрепощения. Такую свободу невозможно сформулировать как формальный политический принцип или оформить в виде юридической нормы. И приобретается она не политическими авантюрами и не крестовыми походами.

Поэма Блока Двенадцать. Приложение к журналу Литература.

«"Двенадцать" в высказываниях современников»

Поэма А.Блока в высказываниях современников

– «А. Блок в эсеровских газетах начинает взывать к погрому буржуазии Мы не можем требовать, чтобы поэты были пророками, но воистину позорное и мерзкое зрелище видеть поэтов в роли прихвостней власть имущего!.. » (В.Г. Шершеневич, 1918 г.)

– «То, что Блок сочувствует большевизму, – его личное дело. В своих убеждениях писатель должен быть свободен, и честь и слава тому, кто во имя этих убеждений смело идет против течения, – но зачем же писать скверные стихи? (Из газеты «Петроградское эхо», 1918 г.)

– «Белым венчиком из роз венчает поэт “азиатскую рожу” нашей революции. И впереди ставит благословляющую, ведущую фигуру Иисуса Христа Но только какие же надо иметь узкие монгольские глаза для того, чтобы спокойно видеть в убийцах наших дней каких-то завтрашних апостолов вселенского социализма». (П. Славнин, 1918 г.)

– «…вслед за поучительными статьями о музыке революции Блок пишет “Двенадцать”. Идут убийцы и громилы, люди все знакомые – воротник рубахи отвернут (dernier cri), красная звезда, торчит невинно кончик Нагана. Идут, но стиль! стиль! – и впереди их один в особой форме, в белом венчике из роз; это Исус (через И) Христос. Идут, поют о вещах, тоже хорошо известных – кто кого прирезал, но музыка! музыка! – и они поют еще: “мировой пожар в крови, Господи, благослови!” А все – и пожар, и Христос “очень народно”, на манер частушки». (И.Эренбург, 1918 г.)

– «Самая значительная черта этой поэмы в том, что поэту удалось соединить поэтическую идеализацию большевистской России с крайним, свободным от всяких прикрас, реализмом ее изображения. В “Двенадцати” воплощена самая анархическая и самая кровавая сторона нашей революции. Это разбойники, которым их “социалистическое отечество” дало полную власть и обеспечило полную безнаказанность.
Такою изобразил Блок современную Россию. И все же не отрекся от нее.
Вне России нет для него никаких путей. Не отречется Блок ни от какой России». (Е.Ростин, 1918 г.)

– «Когда маленькие люди язвят большого поэта за то, что он теперь в грозе и буре мировых событий – не в их утином стаде, что он чему-то “изменил”, что он “вдруг” стал духовным, политическим и социальным “максималистом” – то это просто вздор, незнакомство утиного стада с творчеством того самого поэта, которого оно так глубокомысленно судит. “Двенадцать” – неизбежное следствие всего его прошлого поэтического сознания». (Р.В. Иванов-Разумник, 1918 г.)

– «Необычайное явление – Блок, тихий поэт “лиры”, пишет громкую, кричащую и гудящую поэму “Двенадцать”, в которой учится у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю – я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения». (Б.М. Эйхенбаум, 1918 г.)

– «Расселась земля после революции, и встает над трещиной серный, наркотический пар. Вот тянутся некоторые наши поэты к нему, тянутся инстинктивно, как пьяница к водке…». (П.Арбузьев, 1918 г.)

– «…поэма воплотила всего лишь тяжело-недоуменную растерянность поэта». (А.Измайлов, 1918 г.)

– «…он в новой фазе революции обрел свое, кровное, нужное не его взглядам, а его личной индивидуалистической потребности. Оторванный от жизни романтик, он нашел в ней островок для своего беспокойного, томящегося индивидуализма. Когда он бессознательно учуял в атмосфере революции обе родственные его субъективизму стихии: разрушительную смерть и тревожную остроту – он отозвался на нее». (А.Дерман, 1918 г.)

– «Блок, которого мы знали как нежного певца «Прекрасной Дамы», как тонкого изобразителя трепетных и неясных порывов, смутных и полусонных настроений, дремотных воспоминаний; Блок с его непреоборимым тяготением в сторону экстатических прозрений и мистических осияний – выступил вдруг в роли панегериста российского большевизма в его наиболее отталкивающих проявлениях». (В.Е. Евгеньев-Максимов, 1918 г.)

– «О деревенских вековухах так говорят: не выходит замуж, потому что засмыслилась и все не может ни на ком остановиться, ко всем льнет и все ей немилы – засмыслилась. Это грубо, но нужно сказать: наш любимый поэт Александр Блок, как вековуха, засмыслился. Ну разве можно так легко теперь говорить о войне, о родине, как будто вся наша русская жизнь от колыбели и до революции была одной скукой.
И кто говорит? О войне – земгусар, о революции – большевик из Балаганчика.
Так может говорить дурной иностранец, но не русский и не Тот, Светлый иностранец, который, верно, скоро придет». (М.М. Пришвин, 1918 г.)

– «Литература Пушкина, Толстого, Тургенева за последнее десятилетие так низко пала, – до того, что в ней считаются событием даже нарочито хамские, кощунствующие именем Христа и Его Двенадцати Сподвижников вирши Блока! – настолько она потеряла ум, вкус, такт, совесть и даже простую грамотность, так растлила и втоптала в грязь “великий, правдивый язык”, завещанный Тургеневым». (И. Бунин, 1918 г.)

– «Звезда, павшая с неба и воплотившаяся в прекрасную незнакомку, была, как известно, просто уличной женщиной. Органически кощунственный талант мог возвести октябрьскую революцию в перл создания. И мы имеем поэму “Двенадцать”, отмеченную большим чувством ритма, выдающимся фонетическим дарованием». (М.А. Алданов, 1918 г.)

– «Он, написав “Двенадцать”, вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя». (Н.С. Гумилев, по воспоминаниям Надежды Павлович.)

– «Он был немец и его “Двенадцать” – немецкая вещь. Я только теперь познакомился с этой вещью – ужасная. Вы считаете его великим национальным поэтом. А по-моему весь свой национализм он просто построил по Достоевскому. Здесь нет ничего своего. России он не знал, русского народа не знал, он был студент-белоподкладочник». (Ф. Сологуб, по «Дневнику» К.И. Чуковского.)

– «Его “Двенадцать”, написанные в атмосфере саботажа, поистине подвиг. И если б он раскрыл уста и за двенадцатью увидел миллионы, – а это будет, этого все ждут, как праздника, – если б он допустил себя до радости понять все происходящее, то за судьбу поэзии можно было б быть спокойным. Ведь в нем, этом молчальнике, произошел стык старой пушкинской культуры и новой, пролетарской. Ведь он спаял золотой язык прошлого века с языком нашей улицы». (С. Городецкий, 1920 г.)

– «И уже в 1918 г. приветствовал Блок подлинное рождение, возрождение этой грядущей России. гениальная поэма “Двенадцать” была тем подарком, который русская поэзия, внезапно постаревшая в вихре событий, принесла к колыбели чудного ребенка, чье рождение предчувствовал Гоголь». (И. Оксенов, 1920 г.)

– «Для меня “Двенадцать” – символ веры, художественная формула сокровеннейшего религиозного опыта, который пережили немногие из нас, “интеллигентов”, и почти все “простонародные” души в Октябрьскую революцию. Вы дали тончайшую, точнейшую реакцию на реальнейшую, но невесомую и не видимую действительность. Людям, пережившим ту правду, Ваши “Двенадцать” были связью, встречей друг с другом. Я жила на юге России, в самом глухом одиночестве, и когда контрабандой (через украинскую границу) к нам из красного Харькова в белый Ростов завезли скверную перепечатку “Двенадцати” Блока и она попала мне в руки, я (простите мне эту неприличную нескромность) молилась Богу над нею и плакала от счастья, что Вы увидели и воплотили. Ведь “Двенадцать” на самом деле не о них, а о нас, – о душе, которая поняла революцию, как чудо, и так поняв – уже и совершила ее». (М. Шагинян – А. Блоку, 1921 г.)

– «“Двенадцать” – величайшее достижение Блока. В нем он мощно преодолел романтизм и лиризм, в совершенно новой, своей форме сравнялся с Бальзаком и Достоевским. С Бальзаком – в объективном, достигающем грандиозности, изображении мерзости и порока, с Достоевским кроме того – в духовном, пророческом видении, что в здешнем мире порок и мерзость смежны со святостью и чистотой в том смысле, что не внешняя человеческая стена, а только какая-то чудесная, незримая, внутренняя черта их разделяет в живой человеческой душе, за которую, в земном, неизбывно борются Бог и Диавол, Мадонна и Содом». (П. Струве. 1921 г.)

– «…обе поэмы А. Блока, возникшие как отражение революции, “Скифы” и “Двенадцать”, являются в отношении к поэзии Блока, взятой как совокупность, некоторой кульминацией пушкинского начала в его творчестве, подлинным подобием “Клеветникам России” и “Медному всаднику” – несмотря на различие между обеими группами произведений, вытекшие из различия эпох». (Петроник / П.Савицкий/, 1921 г.)

– «В “Двенадцати” Блок с небывалой у него до того силой пронзил ясновидящим взором грядущее. Теперь, – четыре года революции минуло, – вся она со всеми сумасшедшими мечтами, со всем буйством, ужасом и кровью лежит раздавленная и издыхающая, и вся она, как в дивном кристалле, включена в поэме “Двенадцать”. Поэт, всю свою жизнь певший нам о нисхождении во тьму, о тоске и безнадежности русской, грешной ночи, – объявил, наконец, весть, радостней которой не было: Россия будет спасена; двенадцать разбойников, не ведавших, что творили, будут прощены. Пронзительным взором он проник в бездну бездн тьмы и там увидел не дьявола, но Христа, ведущего через мучительство разбойников ту, у которой плат окровавленный опущен на глаза. Так любить, как возлюбил Россию Блок, мог бы только ангел, павший на землю, сердцу которого было слишком тяжело от любви». (А.Н. Толстой, 1921 г.)

– «Не надивишься историческому чутью Блока. Независимо от различных толкований, поэма “Двенадцать” бессмертна, как фольклор». (О.Э. Мандельштам, 1922 г.)

– «…мы, следившие за творчеством Блока, знаем, что здесь не новый, а старый Блок и что тема “Двенадцати” есть давнишняя тема. В “Двенадцати” изображены: проститутка, лихач, кабак – но мы знаем, что именно этот мир проституток, лихачей, кабаков давно уже близок Блоку Ведь даже кощунство “Двенадцати”, – эти их постоянные возгласы: “Эх, эх, без креста!”, “пальнем-ка пулей в святую Русь!» – давнишнее занятие Блока, который уже со времени “Балаганчика” чувствует “роковую отраду в попираньи заветных святынь” и про музу свою говорит, что она “смеется над верой” Даже нож, которым в “Двенадцати” Петруха убивает соперника, есть тот самый русский национальный нож, который давно уже неотделим для Блока от русской вьюги и русской любви, о котором Блок задолго до “Двенадцати” сказал в стихотворении “Русь”: “И девушка на злого друга // Под снегом точит лезвие”. C ловом, чем больше мы всматриваемся, тем яснее для нас тот многознаменательный факт, что в нынешней интернациональной России великий национальный поэт воспел революцию национальную». (К.Чуковский, 1922 г.)

– «В этой поэме нет ни одного прямого упрека по адресу революции, но, тем не менее, вся она звучит, как обвинительный акт против революции. откровенную ругань Бальмонта и Гиппиус можно предпочесть такому двусмысленному “апофеозу” революции». (А.И. Тиняков, 1923 г.)

– «Конечно, Блок не наш, но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался, но плодом его порыва явилось самое значительное произведение нашей эпохи. Поэма “Двенадцать” останется навсегда». (Л.Троцкий, 1923 г.)

– «Он написал не поэму разрешения, а духоты. В “Двенадцати” нет воздуха, ни света, ни пафоса, ни искупления. Живое гибнет в ней, как в “Снежной маске” (но еще сильней), – ибо нет духа животворящего. “Скучно!” – так кончается восьмая главка. Как не быть скучно в атмосфере смерти? Мертва духовно – и проникнута поэзией, вот удивительно! В “Двенадцати” есть поэзия, всегдашний блоковский хмель, и тоска, и дикая Русь, и мрак. И еще удивительно: “Двенадцать” менее всего “произведение искусства”. Это явление, происшествие. Показание на некотором суде. Блок тут себя предъявил. И можно понимать поэму как порыв к борьбе, отчаянную контратаку в жизненном сражении – на давно наседавшего врага». (Б.Зайцев, 1925 г.)

Просмотр содержимого документа
«Д.Мурин. "Двенадцать". Оправдание ожиданий»

Дмитрий Николаевич Мурин,

методист, Заслуженный учитель школы РФ,

Санкт-Петербург

Оправдание ожиданий

Как памятник началу века

Здесь этот человек стоит.

А. Ахматова.

Пройдет несколько лет, и на поэму Александра Блока «Двенадцать» обрушится новая серия статей, конференций, докладов -- в связи с ее столетним юбилеем. Спор о блоковском шедевре начался в марте 1918 года и, думается, не будет закончен никогда. Свойство великого произведения искусства – вызывать споры и ускользать от окончательного истолкования. Обо всем своем творчестве поэт сказал: «Это дневник, в котором Бог мне позволил высказаться стихами». Дневник – всегда сиюминутность впечатлений и размышлений. Это следует учесть при постижении поэмы «Двенадцать», которая оказалась предпоследней страницей этого дневника.

Поэма появилась 3 марта 1918 года. Буквально на следующий день после ее публикации в газете «Знамя труда» начались яростные споры. В.Г.Короленко посчитал, что «Христос говорит о большевистских симпатиях автора»; М.Горький сказал, что поэма «…самая злая сатира на все, что происходило в те дни». В известном дневнике «Окаянные дни» И.Бунин вопрошает: «Ведь вот до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девицу, суть апостолы или все-таки не совсем?»

Сразу же сложились две точки зрения на поэму: Блок пропел осанну революции (теперь говорят – «октябрьский переворот»); Блок проклял ее, противопоставив в финале идущим «без имени святого» образ Иисуса Христа.

Как же готовы интерпретировать поэму современные ученики после ее «бескорыстного» (Кушнер), то есть не обремененного заданиями, прочтения?

Блок начал писать «Двенадцать» 8 января 1918 года. В «Записных книжках» есть помета: «Внутри дрожит». Затем будут девятнадцать дней перерыва, и 27-28 января поэма будет завершена. По его собственному признанию, она написана «в порыве, вдохновенно, гармонически цельно». Осознание сделанного оправдывает самооценку: «Сегодня я – гений».

Ничего подобного о себе Блок никогда не писал. Гений – высшая творческая способность или, как определила М.И.Цветаева, «высшая степень подверженности наитию» и «управа с этим наитием».

Творческое наитие Блока уже с первого тома лирики носило характер «мистификации повседневности». Описанное в поэме не адекватно тому, что происходило на петроградских улицах в декабре 1917 – начале января 1918 годов. В ней только несколько реальных фактов: пронзительные ураганные ветры, вообще-то не свойственные Петрограду-Петербургу в январе; разгон большевиками эсеровского Учредительного Собрания; движение по улицам красногвардейских патрулей, состоящих из двенадцати человек.

Блок не воспроизводит реальность; он осмысливает совершающееся как явление исторического, вселенского масштаба. Он размышляет о настоящем, о сегодняшнем, вставив его в раму прошедшего (1 главка) и будущего (финальная строфа 12 главки).

В статье «Интеллигенция и революция», которая появилась 19 января 1918 г., поэт писал: «Не дело художника – смотреть за тем, как исполняется задуманное… Дело художника, обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух». Что же задумано? Переделать все».

В нескольких предложениях Блок трижды повторяет одно и то же слово. Какое? Это слово «задумано». В «Двенадцати» поэт «расшифровывает» в образно-сюжетной форме свое понимание задуманного, высказывает те же мысли, которые прозвучали в ответе на анкету 14 января 1918 года («Может ли интеллигенция работать с большевиками?») и в статье «Интеллигенция и революция». Этими выступлениями Блок невольно подготовил восприятие и понимание поэмы писателями, поэтами, критиками – людьми круга творческой интеллигенции (З.Гиппиус, М.Пришвин, Ю.Айхенвальд, В.Шершеневич и др.)

И.Ф.Анненский проницательно отметил художественную манеру поэта в первом и втором томах лирики: «… но я особенно люблю Блока вовсе не когда он говорит в стихах о любви… Я люблю его, когда…с диковинным волшебством он ходит около любви (курсив мой – Д.М), весь – один намек… одна чуть слышная, но уже чарующая мелодия…»

В «Двенадцати» не чуть слышная мелодия, но гремящая музыка революции, и поэт этой музыкой зачарован. Гениальность Блока не в пафосе прославления революции, как это будет у Маяковского, а в художественном воплощении своей идеи, своего понимания случившегося. Но как в стихотворении «Незнакомка» он ходил «около любви», так в поэме он ходит около реальной революции. Не то, что есть, а то, что слышится его душе.

Где и что он услышал?

Не в Смольном или на Дворцовой площади, а на безымянной петроградской улице. Несколько ранее В.Маяковский в поэме «Облако в штанах» написал: «Улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать». Улица Блока – звучит. Читая фрагменты, определим их сходство с известными музыкальными жанрами.

Ох ты, горе-горькое!

Скука скучная,

Смертная!

– народная заплачка.

Эх ты, горе-горькое,

Сладкое житье!

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

– интонация частушечная.

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить –

В красной гвардии служить –

Буйну голову сложить!

– это песня.

Не слышно шуму городского,

Над невской башней тишина,

И больше нет городового –

Гуляй, ребята, без вина!

– это городской мещанский романс.

В о-чи бьет-ся

Крас-ный флаг.

Раз-да-ет-ся

Мер-ный шаг

– это марш, музыкальный знак единения.

Упокой, господи, душу рабы твоея…

Это молитва.

Другой музыкальный пласт поэмы – интонационный и лексический. Говорная интонация, свойственная стиху ХХ века, особенно слышна в 1,2,7 главках поэмы. Риторические восклицания, диалоги, призывы, увещевания, звукоподражания, повторы – все это вместе с музыкой ассонансов и аллитераций образует мощное симфоническое звучание произведения. Музыку революции Блок слышит и в лексике пролетарской улицы. Поп «брюхом шел вперед», Ванька – «сукин сын» и «буржуй», «толстоморденькая» Катька –«холера», «у ей керенки есть в чулке»; раньше она «с офицером блудила», теперь она – «падаль».

Через все это звуковое многообразие проходят лейтмотивом командные интонации, как бы указывающие на смысл движения и его направление: «Товарищ, гляди в оба!», «Революцьонный держите шаг!», «Вперед, вперед, вперед, Рабочий народ!»

Как же Блок понимал цели и задачи революции? Что значит «переделать все»? Революция как космическая стихия, как «грозовой вихрь», как «снежный буран» должна пройти и очистить душу человека от всего лживого, грязного, скучного, безобразного, что поэт называл буржуазностью. Эту созидательную стихию революции он исследует в сюжете поэмы. В чем же она состоит?

В поисках ответа на этот вопрос проведем комментированное чтение поэмы в классе.

В зачине поэмы Блок сталкивает две главные философские категории: время – «черный вечер» и пространство – «белый снег». В этом космическом хронотопе, наполненном стихией-ветром, существует человек. Это макромир. А в микромире не снег, а только снежок, не человек, а просто ходок, которому «скользко, тяжко».

Сочетание черного с белым в западной традиции создает траурную гамму. Это похоронный удар колокола: революция хоронит старый мир.

Черный вечер «рифмуется» в конце 1 главки с черной злобой как состоянием души двенадцати. Она оправдывается эпитетом «святая».

Природная стихия сливается со стихией революции, заявленной плакатом об Учредительном Собрании. На этом фоне поэт, как на макете, расставляет фигуры «картонных людей» (определение Блока). Все они являют «страшный мир», все они не в ладах со стихиями. Старушка «кой-как перемотнулась через сугроб»; буржуй прячет нос, поп прячется за сугроб, падает, поскользнувшись, барыня, анафемой большевикам грозит вития. Этим людям со стихией не совладать.

Завершается 1 главка мыслью о том, что революционным вихрем охвачено всё. Социальный верх представлен разогнанным Учредительным Собранием, социальный низ – публичным домом. Их «общая точка» - собрание, ходовое слово тех, да и последующих времен.

Что же будет с человеком? Устоит ли он на ветрах времени?

Во 2 главке появляется красногвардейский патруль. Обратим внимание на интонацию первого стиха: «Гуляет ветер, порхает снег…» Слышится здесь легкая, едва ли не приплясывающая музыка. И стихия «товарищам» благоприятствует: «порхает снег», они идут и не скользят. Их портретная характеристика дана как бы глазами обывателя:

В зубах – цыгарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Бубновый туз – метонимическое обозначение каторжника. Поговорка «гол как бубен» характеризует человека, все промотавшего. Такими они видятся со стороны. Да, это не павлы власовы, пришедшие в революцию сознательно. Новое сознание им еще предстоит обрести.

С рефрена «Свобода, свобода,/ Эх,эх, без креста!» начинает развиваться главный мотив поэмы. Революция своими декретами и действиями попрала религиозные чувства, сознание и нравственные устои человека старого мира. Чем же будет определяться его новое жизнестояние? В этот момент в сюжет включается любовная история. Катька была Петрухина, а теперь стала Ванькина. Оказалось, что объявленной свободой пользуется не только Петруха, но и Катька с Ванькою? Свобода обернулась против Петрухи. Так возникает незаданный вопрос: революция – переделка человека или передел собственности?

3 главка – это внутренний, психологический портрет «товарищей», их коллективное сознание («наши», «мы»). Но это и размышление Блока о необходимости преодоления противоречия между внешним и внутренним. Чтобы революция оправдалась, мало спалить буржуев мировым пожаром. Надо, чтобы этот пожар был в крови. Но по старой привычке за благословением на этот шаг они обращаются к Господу.

Появление Ваньки с Катькой на лихаче вызывает ностальгическое чувство Петьки. Его монолог «с цыганским надрывом» (5 главка ) напоминает еще об одном атрибуте старого мира. К кресту, дензнакам и обладанию Катькой добавляется нож как способ решения жизненных проблем.

В этой главке есть любопытное обстоятельство. Последняя строфа в первоначальном варианте звучала так:

Гетры серые носила,

Юбкой улицу мела…

На это Любовь Дмитриевна по-женски заметила: «Сашура, в этом сезоне длинные юбки не в моде», – и предложила свой вариант: «Шоколад Миньон жрала».

В 6 главке представляется возможность расправиться с подлецом Ванькой, который отнял собственность, нарушил закон человеческий. Но… Его величество случай – и убита Катька. Нарушен закон божеский. Зачем сюжету о революции любовная мелодрама и смерть? Смысл тут важнейший, особенно для того времени, смысл не бытовой, но вселенский. Увы, я в свое время не зафиксировал, кому принадлежит эта фраза: «Всякая революция спотыкается на женщине». Женщина еще от ветхозаветных времен принадлежит мужчине. Она первый и последний предмет его собственности. Катька убита – Петька освободился от «собственности». Но «толстоморденькая» была единственным доступным ему смыслом жизни. Теперь ему больше нечем жить, и в этом он исповедуется товарищам. Любовь для Блока – несомненность, и поэт поднимает героя на собственную высоту ее понимания.

В первой строфе 7 главки есть скрытое указание автора на отношение к происшедшему убийству. «Двенадцать» и «убийца» не рифмуются! Это один из двух случаев в поэме (предложим ученикам найти и проинтерпретировать второй).

Товарищи пытаются урезонить Петьку, но все их советы-приказания воздействуют на внешнюю манеру поведения и не затрагивают душу.

В 8 главке пустота души героя толкает его на вакханалию. «Скучно» – абсолютная внутренняя пустота. Когда нет духовного и душевного «содержания» своей жизни, то и чужая ничего не стоит. Эгоизм революционного своеволия социально направлен в «етажи», к буржуям.

Однако кровное возмездие не принесло удовлетворения Петрухе. Нельзя заполнить пустую душу чужой кровью, и поэтому герой остается в прежнем состоянии. Композиционно главка закольцована словом «Скучно!» Кстати, это предсмертное слово было произнесено одной из героинь русской литературы ХI Х века. Кем и при каких обстоятельствах?

Кризис души совпадает с кризисом пути в 9 главке .

Стоит буржуй на перекрестке

---- --- --- --- --- ---- --- --- --- ---

Стоит безмолвный, как вопрос.

Предложим учащимся смоделировать вопрос буржуя, обращенный к Петьке. Может быть, так: «Ну что, Петруха, хорошо тебе в новой жизни? А что, братец, с перекрестка-то можно пойти и влево, и вправо и… назад. Вернись. Заведешь новую Катьку, сунешь ножичек за голенище, все чин-чинарем, а?»

Умный буржуй знает, где и когда ему появиться, да и пес – символ старого мира – рядом с ним. Несмотря на свой романсовый зачин, 9 главка основательна, серьезна и спокойна по своему звучанию. Я бы сказал – эпична. В ней нет ни одного восклицательного знака, а всего их в поэме 83!

Перекресток заметает пурга (10 главка ), и в этой тупиковой ситуации Петруха, смущенный предложением буржуя, пытается опереться на прежние, привычные ценности: «Ох, пурга какая, спасе!» Спас – Спаситель – другое имя Иисуса Христа. «Родит же сына (Мария) и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Матф.,I ,21).

«Товарищи» Петрухе возражают:

Петька! Эй, не завирайся!

От чего тебя упас

Золотой иконостас?

Бессознательный ты, право,

Рассуди, подумай здраво –

Али руки не в крови

Из-за Катькиной любви?

Предложим учащимся «перевести» эту реплику на язык «презренной прозы». Если есть Бог, то почему убита Катька? Жизнестояние, основанное на религии, отвергнуто и замещено революционной необходимостью:

Шаг держи революцьонный!

Близок враг неугомонный!

Волевое начало становится новым состоянием души, рождается новый человек.

Первая строфа 11 главки утверждает свершившееся:

И идут без имени святого

Все двенадцать вдаль…

Обратим внимание на слово «все». Они обрели единство, которое символизировано маршевым музыкальным ритмом. В этот момент внешние стихии утрачивают свою власть – «И вьюга пылит им в очи», – но движение вперед продолжается.

К концу поэмы меняется и едва ли не окольцовывает ее мотив движения. Сопоставим три словосочетания: «Идут двенадцать человек»; «Идут без имени святого»; «Вдаль идут державным шагом». Изменилось внутреннее содержание движения? Безусловно. Державность – это исполнение государственной миссии. В этом исполнении они осознают свое предназначение.

Выполнила революция свою задачу – «переделать все»? Да. Такой Блок ее «услышал» в январе 1918 года. А в реальности? В реальности она была более страшной, кровавой и сложной. Блок это скоро поймет: музыка звучать перестанет.

В завершающей 12 главке обильны командные слова и интонации. «Товарищи» вступают в свои права и от слов переходят к «делу». Сюжет поэмы завершаются кровавой строфой:

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах…

И многоточием, говорящем о продолжении кровопролития. Убив Катьку, они осознали свое право безнаказанно убивать других… Вот с этого-то момента и начинается реальная революция.

Последняя строфа, завершающая поэму, многосмысленна. Во-первых, начавшись с отголоска маршевой интонации, она почти мгновенно ее утрачивает, и возникает напевная, молитвенная мелодия, личная мелодия Блока, возвращающая нас к его циклам «Снежная маска», «Фаина». Во-вторых, поэт в образах-символах высказал свое понимание исторического движения человечества: от «позади» к «впереди». Схематично его следует представить так:

«П» обозначает пса, прошлое во всех его проявлениях; дьявольское начало; двенадцать символизирует человечество, движущееся к Истине, Красоте, Добродетели, которые олицетворяются в христианстве Иисусом Христом. Пес и Христос – рифмуются. Если есть добро, то есть и зло. Но если «Пес» в композиции строфы поставлен рядом с идущими, то от Христа они отдалены громадным расстоянием – в двадцать значимых слов! Дойдут ли они до Него?

Сам Блок и десятки блоковедов много размышляли, да и еще будут размышлять о финале поэмы. Эти размышления достаточно известны, чтобы их здесь пересказывать. «Другого» – нет.

Да, революция безбожна: «И идут без имени Святого…» Но Он здесь, на кровавой Голгофе современности. «Он здесь, потому что Он есть всегда».

Просмотр содержимого документа
«И.Шолпо. "Двенадцать". Музыка революции»

Инна Шолпо

Симфонизм «Двенадцати» на уроке в одиннадцатом классе

Призыв Александра Блока «слушать музыку Революции» давно и прочно связан в литературоведении и школьной практике с его поэмой «Двенадцать». Поэтому мы решили попробовать построить уроки по этому произведению в одиннадцатом классе (два часа, желательно – сдвоенные) вокруг обсуждения возможностей его музыкальной интерпретации.

Урок начинается с короткого вступления учителя о времени и обстоятельствах написания поэмы и, одновременно, выявления первоначальных впечатлений учащихся.

Известно, что поэма «Двенадцать» была написана Блоком практически за два дня, хотя задумана она была недели за три до этого. Двадцать девятого января 1918 г., завершив поэму, Блок записывает: «Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг…Сегодня я – гений».

Спросим учащихся, согласны ли они с такой оценкой поэтом своего труда. Какое впечатление произвела на них поэма? Попросим одиннадцатиклассников вспомнить, как Блок относился к революции, чего ждал и на что надеялся (материал предшествующих уроков и учебника). Показалась ли им в свете этого поэма «Двенадцать» неожиданной или закономерной? Какие чувства она у них вызвала? Какие вопросы, недоумения возникли? О каком «шуме», с их точки зрения, говорит поэт?

Обратимся затем к «Записке о “Двенадцати”», в которой Блок пытался осмыслить свою поэму в связи с весьма неоднозначными и противоречивыми реакциями современников. В ней поэт пишет: «…в январе 1918 г. я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было написано в согласии со стихией: например, во время и после окончания "Двенадцати" я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в "Двенадцати" политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, - будь они враги или друзья моей поэмы.

Было бы неправдой, вместе с тем, отрицать всякое отношение “Двенадцати" к политике. Правда заключается в том, что поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях - природы, жизни и искусства; в море человеческой жизни есть и такая небольшая заводь, вроде Маркизовой лужи, которая называется политикой; и в этом стакане воды тоже происходила тогда буря, - легко сказать: говорили об уничтожении дипломатии, о новой юстиции, о прекращении войны, тогда уже четырехлетней! - Моря природы, жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугово над нами. Я смотрел на радугу, когда писал "Двенадцать"; оттого в поэме осталась капля политики.

Посмотрим, что сделает с ней время. Может быть, всякая политика так грязна, что одна капля ее замутит и разложит все остальное, может быть, она не убьет смысла поэмы; может быть, наконец - кто знает! - она окажется бродилом, благодаря которому "Двенадцать" прочтут когда-нибудь в не наши времена. Сам я теперь могу говорить об этом только с иронией; но - не будем сейчас брать на себя решительного суда».

Попытаемся вместе с учениками вникнуть в эти слова поэта и понять их значение.

Из чего же, по мнению автора, родилась его поэма? Почему в этой записке опять возникает слово «шум»? Что означает противопоставление Блоком «шума» и «политики»? Какой смысл имеет здесь образ радуги? И что же сделало с поэмой время: чем она является для нас, отделенных от времени ее создания девятью десятилетиями?

После этого побеседуем с учащимися о структуре поэмы и основных ориентирах в ее художественном мире, опираясь на следующие вопросы:

Каков хронотоп поэмы? Как в ней совмещено конкретно-историческое и космическое, всеобщее? Какие образы являются центральными, сквозными в поэме? Каковы взаимоотношения людей со стихией? Почему в начале поэмы двенадцать красноармейцев словно усмиряют стихию, а в конце оказываются беспомощными перед ней? Почему центральную часть поэмы о революции занимает история Ваньки и Катьки? Почему в поэме двенадцать глав, двенадцать красногвардейцев? 1 Какова ее цифровая символика?

Эти вопросы помогут нам обозреть всё здание поэмы и увидеть взаимосвязи между ней и сквозными для творчества Блока мотивами стихии, пути, Прекрасной Дамы и России, которые мы вычленили при анализе его лирики.

Дальнейший разговор о «Двенадцати» будет построен как создание своеобразной музыкальной интерпретации поэмы.

Прочтем учащимся фрагмент статьи Блока «Интеллигенция и революция»:

«К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно. А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию». Попробуем разобраться в том, какую же музыку услышал поэт в жизни и как воплотил ее в поэме «Двенадцать».

Основные вопросы, на которые мы будем опираться, следующие:

Почему поэма написана свободным стихом, не имеющим единого ритма? Какие ритмы услышали вы в поэме? Какие музыкальные жанры в ней представлены? Как форма каждого фрагмента связана с его содержанием?

Какие стилевые потоки использует Блок в поэме «Двенадцать»? С какой целью поэт это делает? Как эти потоки связаны с сюжетом и композицией поэмы?

Чем скреплено, объединено это внешне хаотическое нагромождение разных ритмических и стилистических фрагментов? Что является в поэме организующей силой?

Стоит отметить, что поэма, особенно при таком к ней подходе, оказывается для многих одиннадцатиклассников интереснее Блоковской лирики: она звучит для них более понятно и современно. Учащиеся слышат в ней ритмы и стилистику частушки, городского романса, марша, народной и блатной песни, но кто-то находит также элементы рэпа и тяжелого рока.

Учащиеся говорят, что такая разноголосица является порождением и выражением шума времени, шума стихии. Но все эти разнородные элементы, однако, связаны между собой четкой композиционной схемой и организующим ритмом марша 2 . Броуновское движение человеческих жизней оказывается в сумме частью некоего поступательного движения истории.

Предложим теперь учащимся описать словами воображаемое музыкальнее произведение на основе поэмы Блока и параллельно попытаться решить проблемный вопрос: «Что же такое поэма “Двенадцать” – пасквиль на Революцию или же гимн?».

Какая форма, по-вашему, более всего подошла бы для музыкальной интерпретации поэмы: симфония, соната, оратория, симфоническая поэма или что-то еще? Какие музыкальные инструменты вы бы использовали? С какими образами поэмы был бы связан тот или иной инструмент? Какие музыкальные темы вы бы выделили? Каково было бы взаимоотношение этих тем? Как бы они менялись на протяжении произведения? Где был бы кульминационный момент музыкального произведения? Какими средствами вы создали бы максимальное напряжение в этот момент?

Каким представляется вам финал музыкального произведения?

В процессе ответов на эти вопросы происходит скрытый анализ произведения, более тонкий, чем попытки логического осмысления этого, даже для самого автора не поддающегося однозначной расшифровке, полотна.

Говоря о завершающей части нашей музыкальной интерпретации, мы рано или поздно затрагиваем образ Христа – наиболее дискуссионный в поэме. Это дает нам возможность перейти к следующему обобщающему заданию – сравнению различных высказываний о финале поэмы . Учащиеся получают распечатку со следующими цитатами.

Н. Гумилев: «Конец “Двенадцати” искусственно приклеенный, внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект».

В. Орлов: «Образ Христа - олицетворение новой всемирной и всечеловеческой религии, новой морали - служил для Блока символом всеобщего обновления жизни».

И. Крук: «Исус Христос и крест трактуются Блоком, вопреки церковной традиции, как символы не смирения, а мятежа, бурного вмешательства в жизнь. … Поэма была написана … ради до предела сконденсированной идеи борения добра и зла».

Г. Яковлев: «Вероятнее всего, Иисус выступает здесь как Спаситель грешных душ заблудших в политическом мраке людей. Он надеется на раскаяние тех, которые “не ведаюn , что творят”. Остановить дикий разгул, образумить и вернуть душегубов в лоно Божие - это истинное дело Христа, а не возглавить и благословить их на дальнейшие злодеяния. Вот что, по-моему, означает явление Христа в конце поэмы».

М. Пришвин: «Наконец, я понял теперь, почему в “12-ти” впереди идет Христос, это он, только Блок, имел право так сказать: это он сам, Блок, принимал на себя весь грех дела и тем, сливаясь с Христом, мог послать Его вперед убийц: это есть Голгофа - стать впереди и принять их грех на себя».

Спросим: «Какое из приведенных высказываний вам ближе, почему? Есть ли у вас собственное понимание этого вопроса, не совпадающее с предложенными? Почему стали возможны столь противоречивые мнения?»

Этот разговор позволяет сделать обобщающие выводы о смысле, идейном и художественном своеобразии поэмы, о невозможности свести ее к однозначной простой формуле.

В качестве синтезирующего задания для завершения урока можно обратиться к иллюстрациям к «Двенадцати» работы художника Ю. Анненкова. Сам Блок назвал их параллельным графическим текстом, рисованным близнецом.

Спросим: «Какое отношение вызывают эти иллюстрации у вас? В чем их своеобразие? Какими средствами художник передает музыку блоковской поэмы? К какой главе вы могли бы отнесли каждую из иллюстраций? Почему? Какую из них вы вынесли бы на обложку?»

Это позволяет нам вплотную подойти к домашнему заданию – словесному рисованию обложки к произведению. (Вариант: описание словами симфонической поэмы «Двенадцать»).

1 Интересно здесь отметить то, что революционные патрули действительно обычно состояли из двенадцати человек – Блоковский символ вырастает из жизни. Как истинный поэт-символист, Блок умеет находить и читать символическое в окружающей действительности.

2 «В «Двенадцати» существенно то, что стройный, предельно гармоничный композиционный ритм вступает в противоречие с множеством иных элементов, кажущихся нагромождением случайных стиховых форм. Композиционный костяк поэмы образует то, что мы назовем «большим ритмом», или макроритмом.
Композиционная стройность поэмы «Двенадцать» отвечает блоковскому представлению о музыке как непременной основе народной революции. В. М. Жирмунский еще в 1921 году весьма точно определил «музыкальное» своеобразие «Двенадцати» как «грандиозного неразрешенного диссонанса», - к этому относится и констатируемое нами противоречие между симметрической композиционной структурой и нагромождением разнороднейших стилистических форм, образующих словесно-стиховую ткань поэмы. Есть, однако, в «Двенадцати» сквозной динамический элемент, который преодолевает это мнимо хаотическое нагромождение. Это маршевый ритм. Он постепенно крепнет и одолевает противоборствующую ему поэтическую тему - тему разбушевавшейся стихии.» (Е. Г. Эткинд. "Демократия, опоясанная бурей". Композиция поэмы А. Блока "Двенадцать").

Просмотр содержимого документа
«Ю.Халфин. Ещё раз о финале "Двенадцати"»

Штудии

Юлий Анатольевич Халфин,

учитель литературы ГОУ СОШ № 179

Ещё раз о финале «Двенадцати»

Загадка финала последней поэмы Александра Блока не отпускает читателей и исследователей. О ней написано много, но всякий раз написанное рождает новые и новые вопросы. Один из старейших авторов «Литературы», Юлий Халфин, своими размышлениями о финале «Двенадцати» призывает к продолжению диалога и с текстом поэмы, и с её трактовками.

Поэзия чутко реагирует на интонацию исполнителя. Как-то я слушал «Двенадцать» в исполнении Юрского. Читая последнюю строку, актёр поглядел вдаль, потом прижал ладонь к щеке – словно увидел нечто ужасное. Слова «Иисус Христос» он прочитал как междометие: это была его реакция на события, которые так страшно надвинулись на Россию. Так человек восклицает в отчаянии: «Господи!»

Маяковский любил трактовать неведомо откуда явившегося Христа как две реакции поэта на революцию. Вот озябший Блок, в солдатской шинели, греет руки у костра, в ночном городе, где большевики захватили власть.

Блок посмотрел –

костры горят –

«Очень хорошо».

Но рядом с этой картинкой идёт другая:

Россия Блока…

Незнакомки,

дымки севера

Шли на дно,

и жестянки консервов.

Резко меняется облик поэта, прощающегося со своими образами. Его лицо «мрачнее, чем смерть на свадьбе»:

из деревни…

библиотеку в усадьбе».

Тень поэта и сам Блок «оба ждут по воде шагающего Христа». Но Христос Блоку не явится. Явятся живые люди с пулемётами и тачанками.

По уверению Маяковского, поэма «Двенадцать» равно отразила две несовместимые идеи. Поэмой «зачитывались белые», забыв его «хорошо». Поэмой «зачитывались красные», забыв проклятие тому, что жгут библиотеки. Одни читали поэму как сатиру на революцию. Другие видели в ней прославление революционного движения.

Как это произошло? В каких строках Блок славословил буйный мятеж двенадцати новых апостолов? Какую веру и правду несли его герои людям? Попробуем прочитать поэму заново в поисках ответов на эти вопросы.

Образы поэмы стали приходить к Блоку задолго до её написания. Вот поэт видит «старый сон». Проститутка и развратник переходят его порог. Воет ветер. Черна вода. «В ней забвенье навсегда». В напевах Музы – «роковая о гибели весть» и «проклятье заветов священных». А вот «дикий ветер // Стёкла гнёт, // Ставни с петель // Буйно рвёт». За окном черно и пусто.Как не отдать милую – чужому? Как не бросить всё на свете, если в гости ходит «только дикий чёрный ветер»?

Эти же темы буйного ветра, холода, зависти и душевной пустоты встанут в центр его поэмы. Чёрное небо, чёрная злоба… Серебряный век резко усилил роль цвета в поэзии. Какие светлые картинки могут «опрокинуть» эту увертюру? Почему только чёрный цвет определяет образ рокового патруля? Почему и небо чёрное, и злоба чёрная? Зависть, уныние, безверие – Блок в героях видит только те черты, которые люди веры традиционно считают грехом, неверием в Бога, отрицанием смысла жизни. Злоба не может быть «святой».

Шагают лихие ребятки патруля. Это о них – «вперёд, рабочий народ». О них – «революционный держите шаг». Это они – без креста. У их винтовок чёрные ремни. И ребятам с примятым картузом «на спину б надо бубновый туз!». Они каторжники. Это их время настало. «Буйну голову сложить» каторжники собираются ради чудной идеи:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови –

Господи, благослови!

Лежит их Катька, «падаль», на снегу. Время настало весёлое: нет городового. Но «горе горькое, скука скучная» гложет сердце. Лейтмотив седьмой песни – скука. Странное чувство владеет победившими буржуев каторжниками. Скучно, но «позабавиться не грех».

Идут они «без имени святого». И если привиделось Блоку, что впереди с кровавым флагом движется Христос, то это привычное обольщение. Сатане дано являть себя в разном виде. Христу нечего тут делать со своими венчиками из роз. С кровавым флагом ведёт новых апостолов тот, кто знает, откуда святая злоба, откуда вьюга, сметающая людей, как хлам.

Наступят лихие времена расстрелов. Наступят страшные судьбы для тех, кто предал себя лютой злобе. И уж винтовочки, пистолетики славно погуляют по нашей земле. До сих пор не ведаем, сколько миллионов людей мы сгубили ради сладостного обольщения ложью, злобой, ненавистью к людям. Желающим искать Христа надо глядеть в другие книги.

Блок написал блистательную, совершенно однозначную картину 1918 года. У нас нет лучшей поэмы о революции. Будем благодарны поэту за то чувство правды, которое вело его рукой. Простим ему странную картинку его финала. Это или иллюзия, или один из снов, тяготевших над поэтом всегда. Блок немало писал стихов, где путал лик своей любимой девы с ликами цыганских красавиц и роковыми провалами в бездну.

Он был поэт – «дитя добра и света». Он не мог принять то страшное, что увидел на улицах Петрограда. Изобразить сумел – но не принять.

Просмотр содержимого презентации
«Рисунки Ю.Анненкова к поэме А.Блока "Двенадцать"»

«Многоуважаемый Юрий Павлович… Рисунков к «Двенадцати» я страшно боялся и даже говорить с Вами боялся. Сейчас, насмотревшись на них, хочу сказать Вам, что разные углы, части, художественные мысли - мне невыразимо близки и дороги, а общее - более, чем приемлемо, - т.е. просто я ничего подобного не ждал, почти Вас не зная…»

Из письма А.Блока Ю.Анненкову

Поэма «Двенадцать» не входила в последнее прижизненное издание собрания стихотворений Блока, но неоднократно издавалась в Советской России, была известна в Европе и США по переводам. Существует много мнений, гипотез, ранних и более поздних, о толковании поэмы. Если в более наивных и ранних рецензиях на поэму критики решали, «большевистская» ли она, или «антиреволюционная», то со временем идеологический подход уступил место более глубокому анализу образной системы поэмы. Лирико-метафизический образ Христа во все времена побуждал критиков и читателей искать в ней вселенский этический смысл.

Сюжет поэмы не является особо сложным. Снежные улицы революционного города. Кратко написаны портреты главных героев - священник, богатая женщина в каракуле, старуха. По улицам Петрограда идет патрульный отряд революционеров из двенадцати человек, которые говорят о своем товарище Ваньке, который сошелся с «уличной девкой» Катькой. Когда патрульные видят повозку, на которой едет Ванька и Катька, они нападают на сани, от выстрела Петрухи, одного из двенадцати красноармейцев, Катька погибает. Патруль идёт дальше. За ними увязывается пёс, которого отгоняют штыками. В какой-то момент перед красноармейцами появляется неясный женственный образ - Иисуса Христа.

Поэма была напечатана, вышла отдельной книгой, и ее читала вслух по большей части Любовь Дмитриевна, а изредка и сам Александр Блок. Нина Берберова, впрочем, отмечает, что в какой-то момент декламация поэмы стала главным источником заработка поэта . Сразу же после публикации и первых концертов произведение была принято буквально в штыки большинством представителей русской интеллигенции. Иван Бунин , присутствуя на собрании, которое московские писатели устроили для чтения «Двенадцати», выступил со словами «…Блок перешел к большевикам, стал личным секретарем Луначарского, после чего написал брошюру «Интеллигенция и Революция», стал требовать: «Слушайте, слушайте музыку революции!» и сочинил «Двенадцать», написав в своем дневнике для потомства очень жалкую выдумку: будто он сочинял «Двенадцать» как бы в трансе, «все время слыша какие-то шумы — шумы падения старого мира» . Читая «Двенадцать» Блока, даже его близкие и искренне сочувствующие старые друзья одновременно испытывали удивление и испуг, даже полное неприятие неожиданной и новой позиции поэта. Особо известна критика Зинаиды Гиппиус, высказанных в стихах, в которых она обращалась к поэту весьма - безапелляционно: «Я не прощу, Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда». Потом они встретятся в опустевшем вагоне случайно, и Зинаида Гиппиус подаст ему руку, по ее собственному выражению — «лично», но не «общественно». . Близкой друг Александра Блока поэт Андрей Белый был также шокирован, написав Блоку в письме от 17 марта 1918 года: «Читаю с трепетом Тебя. «Скифы» (стихи) — огромны и эпохальны, как Куликово поле" … По-моему, Ты слишком неосторожно берёшь иные ноты. Помни — Тебе не «простят» «никогда»… Кое-чему из Твоих фельетонов в «Знамени труда» и не сочувствую: но поражаюсь отвагой и мужеством Твоим… Будь мудр: соединяй с отвагой и осторожность». Николай Гумилёв утверждал, что Блок, написав «Двенадцать», послужил «делу Антихриста » — «вторично распял Христа и ещё раз расстрелял государя » . Всеволод Ива́нов в своих воспоминаниях пишет о своей якобы-встрече с адмиралом Колчаком и передает его слова, которые тоже свидетельствуют не в пользу Блока: «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить…» . Поэма «Двенадцать» не получила одобрения и со стороны властей. Л.Троцкий, например, пишет: "Конечно, Блок не наш. Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался" . Яркой иллюстрацией является и стихотворение А.В.Луначарского, написанное в ответ на "Двенадцать": "Так идут державным шагом, А поодаль ты, поэт, За кроваво-красным стягом, Подпевая их куплет. Их жестокого романса Подкупил тебя трагизм. На победу мало шанса, Чужд тебе социализм, — Но объят ты ихней дрожью Их тревогой заражен, И идешь по бездорожью, Тронут, слаб, заворожен" . Подобная реакция, на наш взгляд, как нельзя лучше подтверждает не столько глубину философии Блока или даже его ум, сколько чистоту сердца, определенную наивность, которая явственно свидетельствует в пользу «духотворящей» трактовки поэмы, наглядно иллюстрирует ее сильную, мощную образную доминанту, не признать которую невозможно, даже вопреки мудрым и порой циничным критикам.

Обращают на себя внимание два образа, связанных воедино, которые и придают поэме силу, ставят ее на особое место в истории, делают невероятно актуальной во все времена, особенно для русского читателя. Образ России, который выписан на фоне образных мотивов «мировой катастрофы», «мировой музыки», «гула», «ветра» и образа Христа, — собранных воедино. По мнению критиков, один из возможных ключей к пониманию поэмы можно найти в творчестве известного шансонье и поэта М. Н. Савоярова , концерты которого Блок посещал в 1915—1920 годах. Не только сам текст и образный ряд стихов, но и особенности представления поэмы самим Блоком и Любовью Дмитриевной были связан с «пониженным», «народным» савояровским стилем. Одним из первых это почувствовал и затем определил Виктор Шкловский: «Двенадцать» — ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских [ . Этот мотив «народности» соотносится с тем, что сам Блок неоднократно пишет в своих статьях, обсуждая, проживая проблему взаимосвязи интеллигенции и народа. Например, в статье «Народ и интеллигенция» Александр Блок дает развернутую картину собственного представления о неоднозначности их «точек соприкосновения»: «С екатерининских времен проснулось в русском интеллигенте народолюбие, и с той поры не оскудевало. Собирали и собирают материалы для изучения "фольклора"; загромождают книжные шкафы сборниками русских песен, былин, легенд, заговоров, причитаний; исследуют русскую мифологию, обрядности, свадьбы и похороны; печалуются о народе; ходят в народ, исполняются надеждами и отчаиваются; наконец, погибают, идут на казнь и на голодную смерть за народное дело. Может быть, наконец, поняли даже душу народную; но как поняли? Не значит ли понять все и полюбить все — даже враждебное, даже то, что требует отречения от самого дорогого для себя, — не значит ли это ничего не понять и ничего не полюбить? Это — со стороны "интеллигенции". Нельзя сказать, чтобы она всегда сидела сложа руки. Волю, сердце и ум положила она на изучение народа. А с другой стороны — та же все легкая усмешка, то же молчание "себе на уме", та благодарность за "учение" и извинение за свою "темноту", в которых чувствуется "до поры, до времени" <…> Есть между двумя станами - между народом и интеллигенцией — некая черта, на которой сходятся и сговариваются те и другие. Такой соединительной черты не было между русскими и татарами, между двумя станами, явно враждебными; но как тонка эта нынешняя черта - между станами, враждебными тайно» .

В статьях Блока тема народности развернута, продумана, а главное - прочувствована и прожита. В поэме «Двенадцать» мотив «народности» реализуется несколько иным образом, более емко, точно. Актуализируется, прежде всего, посредством включения образа Катьки, ярким образом самой России, которая стала «уличной девкой», которую - убили, но зато - любили. Лицо Катьки впервые возникает еще в историческом прологе — портрете «старой Руси», который, как считает И.А. Новиков, «необходим, чтобы видеть, откуда налетела эта метель и из какой национальной стихии поэт принимает и это (т. е. двенадцать)» . Катька — вариант русского национального женского типа, который во многих образах отражала литература. Ее лицо — «это лицо и,Хозяйки" Достоевского, и Грушеньки, и Катерины из,Грозы", и „рыжей бабы" из „Серебряного голубя". Да и Катюши Масловой. <. . .> Это инообличья одного и того же образа» . Портрет русской девушки настолько четко и остро-воздейственно очерчивает образ России того, да и любого, к примеру, сегодняшнего времени, что можно, на наш взгляд, заявлять о том, что страдания, стенания и вопросы самого Блока были не столько реализованы в ироничной манере, сколько были подчеркнуто серьезно воплощены в поэме, что, собственно, и вызвало ярые нападки и критику.

Анализируя статью Блока «Народ и интеллигенция» В. Ходасевич пишет: ""Еще в промежуток между 1907 и 1913 годами Блок написал цикл статей: "Религиозные искания и народ", "Народ и интеллигенция", "Стихия и культура", "Ирония", "Дитя Гоголя", "Пламень", "Интеллигенция и революция". Они замечательны тем, что в них Блок не просто предсказывает будущую революцию, но говорит о ней как о событии уже происходящем, звук которого ему уже внятен: "Гоголь и другие русские писатели любили представлять себе Россию как воплощение тишины и сна; но этот сон кончается; тишина сменяется отдаленным и возрастающим гулом, непохожим на смешанный городской гул... Тот же Гоголь представлял себе Россию летящей тройкой... Тот гул, который возрастает так быстро... и есть чудный звон колокольчика тройки... Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке на верную гибель. " Отдаленный гул", о котором здесь говорится, должно, разумеется, отнести к категории снов, постепенно становящихся явью. Но Блок последователен: эту явь он, в свою очередь, как нечто уже являющееся сном по отношению к тому, чему предстоит совершиться в более отдаленном будущем, может "уже представить себе, как бывает в страшных снах и кошмарах, что тьма происходит оттого, что над нами повисла косматая грудь коренника и готовы опуститься тяжелые копыта". Таким образом, прошлое для Блока есть сон о настоящем, но само настоящее - сон о будущем. Явь каждой предшествующей минуты - есть сон о последующей. Живем во сне и в действительности одновременно" .

Высказывание В. Ходасевича позволяет отметить еще один важный момент. Для Блока именно имя Гоголя (существует подробный анализ помет Блока на «Письме» Белинского к Гоголю, сделанный исследователями Пушкинского дома) неразрывно связано с понятием Россия. Гоголь в сознании поэта объединен с Россией будущей, той, что виделась, по словам Гоголя, только "духовными очами". Параллельно формированию концепции кризиса гуманистической культуры имена Гоголя и Белинского обрели в критическом творчестве Блока значения противоборствующих тенденций в искусстве и оказались соединены друг с другом "напряженными антитетическими отношениями" . Соотнесение России (видения ее будущего) и Иисуса Христа воедино - это творческая позиция, которая в поэме Блока все же не подкрепляется новыми эстетическими средствами, как будет позднее, в эпоху пост-авангарда, для которого «отрицание художественности» будет более очевидным приемом. В литературном творчестве жест или жизнь юродивого, например, станет сознательным отрицанием красоты, опровержением общепринятого идеала прекрасного, перестановкой этого идеала с ног на голову и возведением безобразного в степень эстетически положительного . На данном этапе для Блока важнее даже не новые эстетические средства реализации образа, а его размытость и многоликость, сходная, возможно, с личной позицией поэта и художника.

Смыслообразующим для поэмы становится образ ветра, то есть стихии, который наиболее точно передает ощущение духа, святого ли, который в религиозной литературе часто сравнивается с ветром, по причине того, что он гуляет, когда и где хочет (сравните высказывание Блока в 1909 году: «Те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра»), или разрушительного, смертельного? Гул в поэме Александра Блока - отголосок стихии, звуковое воплощение мировой музыки. Интересно, что непосредственно перед созданием поэмы «Двенадцать» Блок 3 и 6 января 1918 г. Делает такие пометы в своей записной книжке: «К вечеру — ураган (непосредственный спутник переворотов)»; «К вечеру — циклон» . Уместным будет упомянуть, что, одной из особенностей мировосприятия Блока состоит в том, что его сознание было открыто самым различным культурно-историческим, философским и поэтическим концепциям. Так было с философскими взглядами Р. Вагнера и Ф. Ницше, поэзией В. Брюсова, английским философом и критиком Т. Карлейлем. По мнению критиков, образ антонимичного, двойственного Логе — огня у Вагнера («Кольцо Нибелунгов»), как и почти все мифологические образы, используемые Карлейлем, так или иначе отмечены Блоком. Например, подчеркивание в рассуждении Блока о подъеме «общественного духа» в начале революции, который Карлейль частичпо объясняет «плутоно-нептуническим» мифом: «По плутоно-нептунической геологии, мир сгнил изнутри, дал остатки и теперь со взрывом разрушится и создастся заново». . Сходным образом, в 1902 году Блок в форме, близкой мистическим построениям Карлейля, записывает мысль об антиномии светлого (божеского) и темного (дьявольского) начал . Подобный двойственный характер стихии особо созвучен «музыке революции» в поэме «Двенадцать».

Категория музыки в последние годы у Блока также связана с темой народа. В это время для него особенно важен вопрос об отношении народа к культуре и идея культуры как «музыкального ритма». Носитель музыкального начала мира, народ играет определяющую роль в историческом и культурном процессе: «Варварские массы оказываются хранителем культуры, не владея ничем, кроме духа музыки, в те эпохи, когда обескрылевшая и отзвучавшая цивилизация становится врагом культуры, несмотря на то, что в ее распоряжении находятся все факторы прогресса» .

Об образе Христа Блок пишет: «Что Христос перед нами - это несомненно. Дело не в том, «достойны ли они его», страшно то, что опять Он с ними, и другого пока нет; а надо - Другого?» . Варианты «Другого» здесь, пожалуй, - Ленин и сатана (первое, что приходит в голову, в качестве интерпретации). Первая трактовка могла бы сделать из поэмы наивное, наглядно-реалистичное повествование, чуждое поэзии символизма по определению. Вторая была бы банальна. Подписать элементарный приговор происходящему было бы слишком пошлым эстетическим средством. Блок создает образ Христа - образ света, спасения, прощения, будущего. Блок, в данном случае, как и многие поэты серебряного века, видят в любой человеческой душе то зерно божественного, которое в ней, по определению, неминуемо присутствует при любых обстоятельствах. Впрочем, критиковали Блока, в основном, за то, что его поэзия была слишком направлена вглубь самого себя, что, по всей вероятности, и приводило к языческой трактовке христианства. «Верховная значимость трансценденции в мире Блока не подвергается сомнению", однако "подвергается вопрошанию ее статус и подвергается сомнению должная угаданность пути распятия поэта. Такого рода сомнения в опыте самопознания, ставящего на первое место "знание", а не "веру", давали основания упрекать Блока в "демонизме" как православным священникам о. Павлу Флоренскому, прот. Георгию Флоровскому, так и членам "соловьевского братства». Все они предупреждали об опасностях, таящихся в безбожественной мистике и ведущих к утрате критерия для "испытания духов", к смешению сфер "духовного" и "плотского" и невозможности их "примирения" все духовного опыта христианской традиции» ,

Возвращаясь к раннему творчеству Александра Блока, следует отметить, что, несмотря на то, что поэма «Двенадцать» по большей части считается новым этапом в творчестве поэта, определенные идеи, свойственные Блоку в стихотворениях, написанные под влиянием идей Платона и античной философии, отчетливо выражены и в рассматриваемом нами произведении. Одним из проявлений блоковской метафизики было то, что он на своем языке называл "числением". Понятие это не однозначное. В самом общем виде, "числить", согласно Блоку, — значит активно созерцать, мыслить, постигать внутренним взором глубинные сущности мира и бытия, погружаться в особое мистическое состояние. Но нередко Блок вкладывал в это понятие и сугубо числовую конкретику (уже непосредственно в духе пифагорейцев), когда размышлял именно над сочетаниями цифр. Для юного Блока все вокруг было не только "полно богов", но и полно каких-то знаков, намеков, символов. Он ожидал свершения неких событий вселенского масштаба и в то же время томился неотступной думой о перипетиях своей страстной "неземной" любви к Л.Д. Менделеевой . В отношении поэмы «Двенадцать» эти идеи весьма актуальны по причине того, что декларируя тему христианства в образе Христа, Блок, тем не менее, одновременно оставляет за читателем возможность выбора и в пользу античной трактовки, тем более, что на Христе в поэме вовсе не терновый венец, а «венчик из роз». Образ, в некотором смысле, весьма похож на привычный мистическую ауру, которой пронизана поэзия Блока, как и сама цифра 12, которая может трактоваться не как соотнесение красноармейцев и апостолов, а, возможно, как сочетание цифр (например, сумма пары цифр — один и два - дают нечетное число, что, согласно пифагорейской мудрости, — символ конечности, завершения, итога») . Еще одним важным моментом, который отмечают критики, становится тот факт, что «Двенадцать» и Христос в поэме - разделены, то есть находятся в оппозиции. «Необходимо указать еще на один исключительно важный факт. <.. .> Двенадцать стреляют в Христа. Об этом свидетельствует логическая связь строк-угроз: «— Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем! —и стиха «И от пули невредим». Зачем бы поэт упоминал, что Христа не берет пуля, если бы они не стреляли в него? Явление Христа не неожиданно и не неестественно только в том случае, если он вновь поднимается на Голгофу» .

Не менее важным для трактовки поэмы «Двенадцать» представляется опыт А. Блока в отношении создания символистской драмы, которая в то время «стала тяготеть к монодраматическому построению» . В символистской монодраме «маской» было каждое из действующих лиц, внутренне объединенных драмой авторского сознания. Посредством «масок» — лирических персонажей автор выражал свое переживание сопричастности к таинству вселенского бытия. Такая монодрама учила читателей (зрителей) видеть все в ней происходящее глазами автора и должна была объединять их с всечеловеческим «я» и с высшей мировой волей. В ней не было этических координат, присущих трагедии . Для поэмы «Двенадцать», на наш взгляд, особо важна не этическая сторона вопроса, а объединение, сопряжении разных персонажей и мотивов, которые раскрывают переживания, поиски самого автора.

По мнению исследователей Пушкинского дома, можно говорить о том, как менялось отношение Блока к революции после января 1918 года, то есть после поэмы "Двенадцать". Сведения о настроениях Блока этого времени можно почерпнуть из записи в записной книжке от 4 апреля 1918 года: "После январских восторгов — у меня подлая склеротическая вялость и тупость". В последующие годы в записях поэта будет повторяться мысль о завершении, конце революции. В мае 1919 года в записной книжке он задается вопросом: "Кто погубил революцию" и в скобках уточняет "дух музыки". А в лекции 1920 года прозвучит: "... В России два года назад закончилась революция". Итак, после января 1918 года в сознании поэта укореняется мысль о том, что "дух музыки", которым был насыщен октябрьский переворот, дух, который должен был преобразить цивилизацию в культуру, — постепенно исчезает. Немаловажно, что Блок, анализируя развитие революции, различает несколько этапов: когда бурное движение сменяется замедлением и становится заметной "убыль творческого хмеля, той музыки, которая звучала в конце 1917-го и в первой половине 1918 года" (VI, 390) .

Таким образом, для Блока его собственная позиция поэта и художника превалирует над политическими, как, впрочем, и над религиозными идеями. Поэма «Двенадцать» — это не глубинная философия ума, а скорее манифестация воспитания собственной души, воплощенной в творчестве. В этом смысле образ Иисуса Христа во много созвучен автору по причине нарочитой устремленности на критику и поиски «собственного я», а не болезненной склонности трактовать и осуждать окружающие политический, религиозный, поэтический миры. Фокус лирического «я» в поэме лучше всего демонстрирует этические и эстетические нормы самого поэта. Женственный образ Христа сменяет, вырастает из образа Прекрасной Дамы. Здесь мало наивности, как нет ее и в попытке принять силу христианства, идущему на смену античному миропониманию.

В январе 1918-го года Блок пишет: «Я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе девятьсот седьмого или в марте девятьсот четырнадцатого. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией (с тем звуком органическим, которого он был выразителем всю жизнь), например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом , большой шум вокруг — шум слитный (вероятно шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в Двенадцати политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой,— будь они враги или друзья моей поэмы» . Возможно, и те, и другие забывают, что путь лирического героя Блока «по кругам ада» к «вочеловечению» также включает период искушений.

Литература :

Берберова, Н. Александр Блок и его время. Биография. М.: Издательство Независимая газета, 1991

Бунин И.А. Окаянные дни (сборник) . М.: «Молодая гвардия», 1991.

Гиппиус, З. Живые лица. Т. 1. Прага, 1925. С. 5--70

Орлов В. Н. Жизнь Блока. М.: «Центрполиграф», 2001. 618 с.

Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 102.

Луначарский А.В. Два стихотворения А.В.Луначарского // Вопросы литературы. 1961. № 1. С.202.

Шкловский В. Б. Письменный стол . // Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: Статьи — воспоминания — эссе (1914—1933). М.: Советский писатель, 1990. С. 175.

Блок, А. Народ и интеллигенция. Впервые опубликована в "Золотом руне", 1909, № 1, под заглавием "Россия и интеллигенция".

Новиков И. А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 362; Новиков И. А. Под родным небом. М., 1956. С. 160.

Ходасевич В.Ф. Ни сны, ни явь (Памяти Блока)// Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. М.: Согласие, 1996.

Обатина Е.Р. Пометы А. Блока на «Письме» Белинского к Гоголю // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Эпштейн, М. Поставангард. Сопоставление взглядов. Искусство авангарда и религиозное сознание. Новый Мир.1989, № 12. С.222-250.

Аверин Б.В., Дождикова Н.А. Блок Т.Карлейль. Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Грякалова Н.Ю. Травестия и трагедия. Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Быстров В.Н. Раннее творчество А.Блока и античная философия // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Станишич, Й. Блок в Югославии (о переводах «Двенадцати»)// Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Герасимов Ю.К. Жанровые особенности ранней драматургии Блока // Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Фокин П, Полякова, С. Блок без глянца. СПб.: «Амфора», 2008. 432 с. С. 357-358

В тексте использованы иллюстрации к поэме "Двенадцать" Александра Блока художника Юрия Анненкова, сделанные им в 1918 году.